– Я бы женился на тебе, если бы был свободен.

Его слова повисли между ними.

– Ох, Тони…

Он раскрыл объятия, и она, шагнув навстречу, уткнулась лицом в складки его плаща. Слезы смешались с дождем, тело ее сотрясалось от рыданий. Она устала. Очень устала.

Крепко прижимая ее к себе, Тони бормотал слова утешения, и она хотела им верить. Господи милостивый и милосердный, как же ей хотелось в них поверить!

– Я ни за что не дал бы согласия на брак, – тем временем объяснял он, – если бы мог предположить, что встречу тебя. Я совсем не знаю Амелии. Ее отец предложил мне ее руку, и я согласился, потому что… – Он неловко умолк, но потом нашел в себе силы признаться: – Я согласился, потому что она стала звездой сезона. Хотя тогда за столом присутствовал и другой мужчина, человек, которому, как мне казалось, я мог доверять. Но когда Лонгест сделал мне предложение, были произнесены грязные слова. На кону стояла моя гордость, Деб, и я не мог отказаться. А теперь гордость не позволяет мне взять свое обещание назад. Иначе я попросту уничтожу ее. Уничтожу нас. – Он коснулся губами ее волос. – Сможешь ли ты простить меня? Прости меня, пожалуйста.

Она хотела даровать ему прощение. Ей отчаянно хотелось раствориться в нем, окунуться в тепло его тела, поверить его обещаниям, что в будущем все наконец будет хорошо.

И тут Дебора подумала о своих родителях. Согласилась бы на подобный конкубинат ее мать? Отец наверняка перевернулся бы в гробу. У него было мало денег, но честь он ценил превыше всего.

– Как только на свет появится наследник, – продолжал Тони, – мы с Амелией будем очень редко видеться друг с другом. Она знает меня не лучше, чем я ее.

В душе Деборы зашевелилась и приподняла свою уродливую голову ревность. Он зачнет ребенка с этой женщиной, ребенка, который будет по праву носить его имя… чего никогда не получит ее дитя.

Раздосадованная и утомленная, она оттолкнула его. Рассудок ее грозила затянуть темная пелена, зубы выбивали дробь, и она смогла лишь выдавить:

– Я не могу.

Тони стиснул зубы, и на скулах у него заиграли желваки.

– Потому что не хочешь! – обвиняющим тоном заявил он. – Потому что ты очень упрямая, Деб. Очень упрямая!

Ей следовало разозлиться на него, испытывать гнев и досаду. Но душевных сил на это у Деборы уже не осталось. Она подняла с земли свой саквояж, который уронила в грязь, когда он обнял ее.

– Прощайте, милорд.

Дебора собиралась обойти его, но, вместо того чтобы сделать шаг вперед, вдруг покачнулась и начала заваливаться назад. Какое странное ощущение… А потом серое, тяжелое небо опрокинулось на нее и померкло.

Тони успел подхватить ее. К ним подбежал Кузнечик – верный конь почувствовал, что случилось что-то плохое, – и принялся нервно бить копытом. Стоять под дождем жеребцу нравилось не больше, чем его хозяину.

Тони торопливо стянул перчатки. Приложив руку ко лбу Деборы, он почувствовал, что она вся горит.

Страх ледяной рукой сжал его сердце. Почему она не сказала, что ей плохо? Он подхватил ее на руки и усадил в седло, оставив потрепанный саквояж лежать в грязи.

– Стой смирно! – приказал он коню, вдевая ногу в стремя. Кожа седла намокла и скользила. Он поудобнее устроил Деб, снял плащ, укутал ее и прижал к себе.

Кузнечик нервно пританцовывал на месте. Прежде чем пришпорить коня, Тони бросил последний взгляд по сторонам. Вокруг расстилался незнакомый пейзаж, а монотонный серый дождь приближал наступление сумерек, хотя было еще довольно рано.