За вторые сутки они проскакали почти шестьдесят миль.

Вместе с сорока милями, что они проскакали в пятницу, это составило почти половину расстояния.

– Лошади очень устали, – сказала Клэр, озабоченно осматривая ноги своей каурой.

– Доскачем ли? – спросил Павел.

– Не знаю, может, придется еще идти пешком, – ответила Клэр.

– Мне не впервой, – сказал Павел, раскладывая спальный мешок.

– И мне, – сказала Клэр, прижимаясь грудью к его спине.

Черное, исполненное звезд небо, выглядело объемным. Не плоским, как проекция световых бликов на внутренней полусфере планетария, куда Пашу еще юным пионером водили на лекции по начальной астрономии, а, как стереоскопическая голограмма, вычурно глубоким. Черная бездна имела теперь не только ширину и высоту, но обладала и глубиной. Глубиной, от которой в непонятной, непостижимой физиологам идеомоторике сжималось сердце. Как там великий кенигсбергский девственник говорил? Звезды в небе и чувство долга? А фантасты романтических времен пионерского детства приписывали это непроизвольное замирание сердечной мышцы тоске по внеземной родине…

Черное звездное небо было наполнено глубиной. Павел, как ему теперь казалось, отчетливо различал не только разницу в яркости звезд, но как бы измерял глазом, насколько ближе или дальше от земли были светящиеся точки… Нет, не точки, а скорее светящиеся мохнатые шарики…

Да, здесь, в небе Аризонской пустыни, звезды были необычайно выпуклыми. Павлу казалось, что он ощущает их ширину, высоту, глубину… И ему чудилось, что эти грозди светящихся шаров, связанные серебряными завихрениями звездной пыли, будто бы слегка поворачиваются относительно собственных осей, будто бы покачиваются в невыносимой для сердца глубине бездонного неба, дразня сознание фантомами своего объема…

И он вздрогнул, когда в Персее заметил оторвавшуюся вдруг звездочку, что с бесшумной поступательной легкостью вдруг принялась перечеркивать небосклон с востока на запад, от чего, как ему показалось, прочие до того неподвижные туманности и созвездия словно пришли в некое неуловимое движение…

Спутник! Это всего лишь спутник…

– Как тихо, кажется, даже слыхать, как сердце бьется, и как звезды шепчутся, – прошептал Павел, порывисто прижимаясь к Клэр и жадными ладонями залезая в незастегнутый вырез ее спального мешка.

– Чей спутник, русский или наш? – тихо спросила она, своей узкой ладошкой поощряя ищущие движения его рук.

– Наш, – ответил Павел и тут же усмехнулся, припомнив знаменитую сентенцию артиста Кадочникова из кино про подвиг разведчика… За нашу победу…

– А как ты думаешь, они нас видят оттуда? – спросила Клэр, тонкими длинными пальчиками своими поглаживая и пожимая запястье его руки, которой он нежно ласкал ее грудь.

– Думаю, Большой Брат все видит, – ответил Павел, сам усомнившись в правильности сказанного.

– Большой администратор нашей базы в Ред-Рок? – спросила Клэр.

– А если не он, то тот, кто больше его, – задумчиво ответил Павел.

– А кто больше его? – спросила Клэр, вдруг сжав запястье его руки.

– Бог, – ответил Павел, к бездонным небесам отворачиваясь от бездонных глаз своей любимой.

– А на чьей он стороне, этот господин Бог, на нашей с тобой, или на их? – спросила Клэр, замерев.

– Вопрос веры в том и состоит, милая, что ты веришь в то безусловное, что Бог всегда на твоей стороне, – ответил Павел, нежно сдавив ее бесконечно желанную грудь.