И принялись по-русски говорить друг дружке: ну ты, мол, чего? А ты чего? А я ничего! Ну и отвали, если ничего… А эта дама, что была со Шварценеггером… Она вдруг обернулась к Татьяне лицом и тоже как толкнет ее!.. Ты чего? И Таня испугалась. В подруге Арнольда она узнала ту женщину… Ту, с которой давным-давно не виделась…
Самолет встряхнуло… Шасси коснулись бетона…
«Дамы и господа! Мы прибыли в Лос-Анджелес… Температура воздуха – восемьдесят градусов по Фаренгейту».
Восемьдесят, по-нашему, больше двадцати… Здесь, на юге штата зимы, наверное, вообще не бывает, так, ранняя осень, переходящая в позднюю весну…
В конце самодвижущейся дорожки, по которой из терминала пассажиры Пан-Америкэн попадают в главный вестибюль, среди плотной группы встречающих Таня стала высматривать своего… А вот и он. Парнишка лет восемнадцати, с мелированными косичками, гирляндой сережек в розовых ушах и крашенной в рыжее жиденькой бородкой. В руках парень держал табличку «Мунлайт Пикчерз – миссис Розен».
– Хай, миссис Розен – это я, – сказала Таня, протягивая парню руку.
Он как-то вяло пожал ее и, вопреки Таниному ожиданию, не взял у нее чемодана, буркнул что-то неразборчивое и бодрым, достойным собачьих бегов пэйсмэйкерским шагом засеменил к паркингу… Таня со своей сумкой и чемоданом на колесиках еле поспевала, думая про себя: пареньку поручили ее встретить, и он выполняет строго «от сих – до сих», по воспитанию своему полагая, что все политесы – от лукавого. И Таня не сердилась на этого паренька, хотя от быстрого шага ее с чемоданом заносило на поворотах. Она с улыбкой подумала, что если расплести его косички, повынимать сережки из ушей и отмыть от краски бороду, получится тип этакого сердитого студента конца ХIХ века, в чистом виде народоволец, которому впору Родю Раскольникова играть.
Стью, как звали сердитого студента, доиграл свою роль до конца, когда, буквально добежав до своего «плимута» и раскрыв багажник, и не подумал помочь ей закинуть в него тяжелый чемодан.
По дороге в гостиницу сердитый студент все же разговорился.
Оказалось, что Стью год как в Лос-Анджелесе, приехал завоевывать Голливуд с Восточного побережья. Поступал в актерскую школу, не поступил, но пристроился на киностудии администратором. Снимался в массовках, работал декоратором. Теперь снова будет поступать на курсы, всю зиму брал уроки актерского мастерства. Разговорившись, Стью немного оттаял и по прибытии в «Маджестик-Отель» даже помог Тане выгрузить из багажника чемодан.
В общем-то Стью оказался милым парнем, и за то, что он терпеливо ждал ее на паркинге, покуда Таня совершала гостиничные формальности, она решила угостить сердитого студента завтраком.
Стью взял себе омлет, кофе и кусок яблочного пирога.
«Стопроцентный американец», – подумала она, глядя, как одной вилкой, обходясь без ножа, Стью терзает омлет, прихлебывая кофе из фаянсовой кружки. Сама же ограничилась тостами и чашкой зеленого чая без сахара. Надо следить за фигурой: назвалась груздем – полезай в кузов!
Актриса должна страдать. Так, что ли, великая Анна Павлова про балерин говорила, про сладкую каторгу?
И тосты, и чай показались отвратительно-пресными. Это вам не Париж, это Америка! Здесь вкусно покормить никто не умеет!
Таня смотрела, как он ест, и вдруг поймала себя на мысли, что ей очень нравилось смотреть, как ест Павел. Ее ослик – Пашка… И что теперь ей так не хватает любимого мужчины, хотя бы сидеть утром на кухне и смотреть, как он пьет апельсиновый сок… Наверное, в тюрьме сок не дают, да и вообще непонятно, чем их там кормят. Надо Лизку попросить передачу собрать. Хотя нет, нет, и думать о нем сейчас нельзя, а то опять все рухнет. |