Поппи добросовестно сообщала мне обо всех успехах Гийома, а на той неделе, когда я устроилась на новую работу, по одиннадцатичасовым новостям показали видеоролик: Гийом мчался по Сене на водных лыжах, а за ним — три полицейских катера. Разумеется, из одежды на нем были только трусы с Губкой Бобом и цилиндр. Я немного похихикала, а потом застонала из сочувствия к бедной Поппи. Раньше я думала, что буду безумно рада, когда мне не придется в очередной раз отдуваться за Гийома Но теперь, увидев, как он машет рукой и весело улыбается в камеру, незаконно катаясь по Сене, я заскучала по нему — и по прежней работе — еще сильнее.

— Понятия не имею, как тут можно выкрутиться, — созналась Поппи, в панике позвонив мне с мобильного.

— Скажи, что он не справился с управлением и случайно угодил в Сену, — посоветовала я.

— А почему он был в одних трусах? Я подумала с минуту.

— Потому что перепутал их с плавками. И пусть винится за это досадное недоразумение.

— Эмма, ты гений! — рассмеялась Поппи.

— Я бы так не сказала, — пробормотала я.

Глава 19

Две недели спустя я сидела в гостиной с Одиссеем, смотрела субботние мультики по телевизору и пыталась не дать племяннику лизать ковер (видно, он польстился на новый освежитель для ковров с запахом шоколада, от которого в доме всегда пахло выпечкой). Одиссей лепетал что-то бессвязное — меня это немного беспокоило, все-таки ребенку было уже три года, — но Джинни только радостно сюсюкала ему в ответ.

— Одиссей, говори словами, — тихо сказала я, чтобы сестра не услышала.

Она всегда считала, что упреки могут нанести непоправимый вред хрупкой детской психике. Не мое дело, конечно, но я рассудила, что куда больший вред хрупкой психике Одиссея нанесет реакция сверстников, когда он начнет угукать и агакать на детской площадке.

— У-гу ба а-га ба, — сердито ответил мне Одиссей и снова лизнул ковер.

Тут в дверь позвонили.

— Эмма, откроешь? — раздался сверху голос Джинни. — Я очень занята! — Конечно! — крикнула я, обрадовавшись, что могу на несколько минут снять с себя ответственность за потребление Одиссеем освежителя для ковров и за развитие его речевых навыков.

Вообще, это было вовсе не мое дело, но как любящую тетю и крестную меня многое заботило.

Расправив мятую футболку и пригладив волосы (кстати, а когда последний раз я их мыла? Да какая разница…), я подошла к двери и изумленно раскрыла рот, увидев того, кто стоял на пороге в брюках цвета хаки и строгой рубашке, гладко выбритый, аккуратно причесанный и с букетом роз в руке.

— Привет, Эмма, — сказал Брет и окинул меня удивленным взглядом.

Он явно не ожидал увидеть растрепанную, помятую и нечесаную версию прежней меня.

— Ты что тут делаешь?

Да, не самый вежливый вопрос, прямо скажем. Но все-таки. Что Брет забыл в доме моей сестры?

— Я слышал, ты вернулась.

Он с некоторым испугом посмотрел на мою мятую футболку.

— Слышал? — переспросила я. Потом до меня дошло: — А, дай-ка угадаю. Тебе звонила Джинни.

Брет пожал плечами.

— Ну да, она подумала, я захочу тебя увидеть.

— Как мило с ее стороны. Он немного помолчал.

— Я тут… цветы принес, — наконец сказал он, протягивая мне букет.