Я попыталась сморгнуть навернувшиеся на глаза слезы — вид у меня и без того был жалкий. Поппи положила руку на мое плечо.

— Ты ни в чем не виновата, Эмма, — ласково сказала она. — Во-первых, Гейб необязательно станет пакостить. А даже если и станет, это ведь вина Гийома, а не твоя, так?

Я помолчала.

— Нет. Я поступила неразумно. Я позволила своим личным проблемам помешать работе и ужасно сглупила с Гийомом. Нельзя было с ним пить… Это было очень-очень глупо с моей стороны. А тут еще Гейб вошел… — Я умолкла и закрыла глаза. Проглотила слюну. — Теперь он возненавидит Гийома, напишет о нем плохую статью… и все из-за меня!

— Так, а вот это действительно глупости, — строго проговорила Поппи.

Я удивленно посмотрела на нее.

— Ты хотела как лучше. И вообще, Гийом нарочно все подстроил, правда, я не понимаю зачем. Ему так нравится себе вредить, что ты здесь вряд ли поможешь.

Я задумалась над ее словами. А ведь действительно, очень странно, что Гийом позвонил Гейбу, когда я пришла, и попросил его прийти через тридцать минут. Зачем ему это понадобилось? И с какой стати он поцеловал меня, если знал, что вот-вот придет журналист, в которого я влюблена? Неужели он хотел меня подставить? Эта мысль меня напугала и огорчила.

— Виновата я или нет, — наконец проговорила я, — не удивлюсь, если Гейб в следующей статье размажет Гийома по стенке. А это обязательно скажется на нас. На твоей фирме. — У меня было ощущение, что я все поставила под удар и теперь ничего нельзя исправить, — Я так виновата, Поппи. Боюсь, я больше не достойна этой работы.

Всю ночь я не спала, ворочалась, размышляя о Гейбе, его статье и о том, что будет с агентством Поппи.

Утром я встала, включила компьютер и с некоторым облегчением увидела, что за последние сутки Гейб ничего не написал. Конечно, я немного успокоилась, но, с другой стороны, это лишь оттягивало неизбежное. В каком-то смысле я бы предпочла, чтобы все закончилось разом, лучше одна катастрофа, чем несколько дней напряженного затишья перед бурей.

Завтрак для прессы на следующий день устроили в большом зале на втором этаже. Это была просторная комната с высокими сводчатыми потолками и гладкими стенами цвета сурового полотна. Когда репортеры — за исключением Гейба — заняли свои места и начали беззаботно болтать, многочисленные официанты принялись подавать им воду, апельсиновый сок, кофе и чай, заодно подкладывая выпечку в переполненные корзинки. За пятнадцать минут они обслужили практически всех.

После завтрака, во время которого Гийом то и дело бросал на меня виноватые взгляды, он исполнил а капелла «Charlotte, Je T'Aime» — песню о любви, не вошедшую в альбом. Пресса была в восторге. Затем он спел под гитару «Город света», и народ аплодировал ему стоя. Когда Гийом сыграл последние аккорды, мы с Поппи переглянулись и улыбнулись. За два дня нашими стараниями Гийом завоевал любовь сотни журналистов, которым вообще-то платили за скептицизм. Нам чудом удалось невозможное.

Попрощавшись со всеми репортерами, мы наконец-то закрыли двери зала, и я со вздохом привалилась к стене.

— Все прошло идеально! — с улыбкой сказала Поппи и озабоченно на меня посмотрела. — Ты как?

Я натянуто улыбнулась.

— Хорошо. Ты права, все прошло отлично.

Как раз в эту секунду в зал протиснулся Гийом. Я лихорадочно стала искать пути к отступлению, но, увы, других дверей не было, как и гостей, с которыми можно было поболтать о регби, косметике или крикете.

Поппи положила руку мне на спину.

— Спокойно, — тихо проговорила она.