— Пожалуй, стоит выучить староалманский, чтобы прочитать это без перевода, — прошептала я. — Спасибо!

— Вижу, первый подарок вам понравился, — удовлетворенно кивнул Рокпорт и взял с подноса шкатулку. — Надеюсь, понравится и второй. Тот, что для моей невесты, графини Эверсан-Валтер.

Обращение неприятно кольнуло собственнической ноткой. Подавив совершенно неуместное желание одернуть маркиза, я улыбнулась и заглянула в шкатулку.

Серьги, колье и браслет. Невесомые серебристые листья и цветы, перевитые с тонкими цепочками, сверкающая крошка — иней, и мелкие темно-синие камни-кабошоны — роса полуночи.

Я медленно и очень осторожно закрыла шкатулку, а затем… вернула ее Рокпорту.

Каждая леди хоть немного разбирается в драгоценностях. Даже та, что их не любит — как я. Сапфиры и бриллианты и вовсе трудно спутать с чем-либо. Они дороги и сами по себе, а в подобной тонкой работе…

По меньшей мере — четыре тысячи хайрейнов. Может, и больше.

— Вы молчите, леди. Вам не понравилось?

— Очень, — голос у меня сел, я кашлянула и продолжила уже тверже, стараясь не обращать внимания на все усиливающееся головокружение: — Очень красивая работа. Изумительная.

— Почему бы вам ее не примерить?

Святые небеса, он так надо мною издевается? Куда подевалась его наблюдательность именно теперь, когда я с трудом могу складывать слова в предложения, а нервы из-за недосыпа натянуты, будто струны?

— Это очень любезно с вашей стороны. Однако не думаю, что сейчас подходящее время… — я замялась, не зная, как объяснить деликатней.

Но Рокпорт меня опередил:

— Вижу, что вы не хотите принимать этот подарок, леди, — спокойно констатировал он, и я испытала ни с чем не сравнимое чувство облегчение… правда, слишком рано: — Но почему? Вам ведь понравился гарнитур.

Я вдохнула всей грудью и медленно выдохнула, представляя, что сказала бы на моем месте леди Милдред.

— Мне кажется, что такой подарок будет слишком обязывающим.

— Мы почти что одна семья, Виржиния, — мягко ответил Рокпорт — без улыбки. — Граф Валиант подарил в прошлом году супруге замок у озера Кэт, а виконт Сэйлем преподнес дочери весной бриллиантовую диадему. Или вы считаете и это предосудительными поступками?

— Я для вас не дочь и не супруга, — резко возразила я и сама пожалела об этом. Спокойнее, спокойнее… Надо вести себя так, как вела бы леди Милдред.

— Какие холодные слова, — вздохнул маркиз, вновь пряча глаза за непроницаемо синими стеклами очков. — Официально мы помолвлены. И, помнится, прежде вы не возражали против того, чтобы помолвка однажды переросла в брак.

— Только если я не встречу того, кого полюблю, — вспылила я, не выдержав. — Простите. С одной стороны, вы правы, официально мы помолвлены, и вы можете дарить мне любые подарки, приглашать меня в театр и прочее, прочее — никто не подумает дурного. Но с другой… Мы с вами прекрасно знаем, что эта помолвка — ненастоящая. И мы также знаем, почему она была заключена.

Маркиз, кажется, превратился в каменное изваяние — безмолвная фигура в темных старомодных одеждах, слепой блеск синих стекол и побелевшие губы.

— Да, — произнес он после долгого молчания. — Я знаю, почему Иден настоял на этой помолвке, хотя вам тогда было только шесть лет. И помню, почему даже леди Милдред не стала возражать против нее. А вот вы — помните? Знаете ли, как все было на самом деле, или отец рассказал вам лишь часть того, чего опасался?

Кажется, разум у меня стал мягким-мягким, как мокрая глина, и каждое слово глубоко отпечатывалось в нем.