Пожалуй, в наиболее концентрированной форме притягательность аэропорта выражается в экранах мониторов, установленных над рядами стоек регистрации. На этих экранах высвечиваются номера и пункты назначения готовящихся к отлету рейсов и исходные точки маршрутов прибывающих в аэропорт самолетов. Мониторы и отображаемая на них информация лишены какого бы то ни было эстетического самосознания: их дизайн элементарен, цвета примитивны, а шрифты, используемые для набора текста, прямо заявляют о том, что используют их только для передачи информации, но ни в коей мере не для украшения чего бы то ни было. Именно эта простота и позволяет разгуляться воображению и эмоциям. Сердце начинает биться учащенно: Токио, Амстердам, Стамбул, Варшава, Сиэтл, Рио-де-Жанейро… Экраны несут в себе не меньшую поэтическую нагрузку, чем последняя строчка джойсовского «Улисса»: это не только указание на те географические точки, в которых автор создавал свой великий роман, но и в не меньшей степени символ абсолютно космополитичного духа, выраженного простой, но весьма эффектной композицией: «Триест — Цюрих — Париж». Этот постоянный призыв, доносящийся до нас с висящих под потолком мониторов, подкрепленный настойчивым мельканием той или иной строки или курсора, позволяет нам осознать, насколько, оказывается, легко можно изменить, казалось бы, уже окончательно устоявшуюся жизнь и что для этого достаточно всего-навсего шагнуть туда, в уходящий к трапу коридор, пройти по нему и оказаться в самолете, который буквально через несколько часов доставит тебя туда, где ты никогда не был, где тебя никто не знает. Как приятно осознавать в самый обычный день, в три часа пополудни, когда на тебя накатываются волны тоски и отчаянья, что для любого из нас всегда найдется самолет, который унесет тебя куда-то далеко — как писал Бодлер: «Куда угодно! Куда угодно!» — в Триест, Цюрих, Париж.

4

Бодлера привлекали не только те места, из которых люди отправляются в путешествие и куда приезжают. В не меньшей степени его восхищали машины, предназначенные для перемещения человека и предметов в пространстве. Особенно поражали его воображение большие корабли, способные пересечь океан. Он писал о «глубоком и полном таинственности очаровании долго разглядываемого корабля». Он любил приходить в парижский речной порт Сан-Николя, чтобы посмотреть на плоскодонные каботажные баржи. С еще большим удовольствием он ездил в Руан и в Нормандию, чтобы посмотреть на стоявшие у причалов и на рейдах большие морские корабли. Он искренне восхищался достижениями технической мысли человечества. Благодаря открытиям и техническим разработкам люди смогли заставить такие большие, тяжелые и самые разнообразные по форме предметы уверенно, элегантно и предсказуемо пересекать моря и океаны. Большое судно напоминало Бодлеру «огромное, могучее, тяжелое, но при этом проворное и стремительное создание, некое храброе и великодушное животное, терпеливо сносящее все неприятности, обрушивающиеся на него в силу стремления человека реализовать все свои амбиции и тщеславные устремления».