Я стал внимательно изучать окружавшее меня пространство. Никакой особой цели я при этом не преследовал: мне требовалось увидеть каких-нибудь диких животных, я не подыскивал подходящий домик для дачи на лето, я не ждал, что созерцание пейзажей вызовет у меня бурю эмоций и уж тем более воспоминаний. Причины, побудившие меня впиться взглядом в ландшафт, были до примитивности гедонистичны: я искал ту красоту, которой славятся прованские пейзажи. «Ну давайте — дерзайте, порадуйте меня, заставьте меня расчувствоваться», — с вызовом и даже дерзко взывал я к прованскому небу, кипарисам и оливам. Местность вокруг меня была открытой, и взгляду было где разгуляться. В какой-то мере я, несомненно, отдыхал от преследовавшей меня с самого утра необходимости что-то искать и высматривать — то стойку нужной автомобильно-прокатной компании, то дорожные указатели с информацией о необходимых точках на маршруте… Теперь же мой взгляд бесцельно скользил от одной точки к другой, и если бы движения в моих глазах проецировались на окружающем пространстве каким-то видимым, оставляющим след лучом, то вскоре горизонт и большая часть небосвода покрылись бы беспорядочно пересекающимися, нервно-изломанными линиями.

Не буду утверждать, что пейзаж был некрасив или противен моему взору. Тем не менее даже после достаточно тщательного визуального обследования я так и не смог обнаружить в нем то особое очарование, которое так часто ему приписывают. Оливы показались мне какими-то мелкими и словно придавленными — скорее кусты, а не деревья. Что же касается пшеницы, то золотистые поля напомнили мне плоские, как стол, унылые просторы Юго-Восточной Англии, где я когда-то ходил в школу и где мне никогда не было хорошо. В общем, мне не хватило ни настойчивости, ни желания оценить по достоинству живописные амбары, известняковые склоны холмов или хотя бы алые точки маков, разбросанные вдоль опушки небольшой кипарисовой рощи.

Я сел в тесную, раскаленную под солнцем машину и в не самом веселом настроении продолжил свой путь. Подъехав к дому, где меня ждали, я, естественно, поздоровался с хозяевами и первым делом сообщил им, что они живут в самом красивом, в самом замечательном месте на свете, просто в земном раю.

Человеку свойственно легко и спонтанно воспринимать те или иные места как красивые. Точно так же мы с готовностью признаем, что снег белый, а сахар сладкий. В общем-то трудно даже представить, что бывают ситуации, когда нужно сделать над собой усилие, чтобы расширить собственные представления о географии прекрасного. Мы слишком доверяем поколениям путешественников, которые веками и десятилетиями твердили нам о красоте тех или иных уголков земли. Порой складывается ощущение, что этот телеграф, посылающий нам сообщения из глубин времен и от незнакомых людей, просто-напросто забивает нашу способность самостоятельно оценивать те или иные пейзажи или изменять критерии, а следовательно, и границы того, что мы считаем приятным, красивым или же — как, например, привычку есть в жару мороженое — чем-то естественным.

Тем не менее человек волен самостоятельно выстраивать свою систему эстетических вкусов, в определенной мере независимую от навязываемых ему аналогий. Главное при этом — не упустить, не прозевать то место, которое в силу внешней неэффектности может остаться нами незамеченным, или не поддаться воздействию тех или иных неприятных ассоциаций, которые могут раз и навсегда настроить нас против какой-то местности, какого-то конкретного пейзажа или территории. Можно попытаться заинтересовать себя привычным вроде бы пейзажем, вспомнив что-то новое и неожиданное, так или иначе с ним связанное. Низкорослые, приземистые оливковые деревья могут показаться прекрасными и очаровательными, если обратить внимание на совершенно потрясающий серебристый цвет их листьев, шуршащих на ветру, или на непостижимо запутанный, но при этом невероятно изящный и гармоничный узор, создаваемый их узловатыми ветвями.