Книжка, несмотря на то, что хранилась в ящике, запылилась. Наташа положила ее на тумбочку и медленно начала переворачивать страницы.

Номер сестры был записан в книжке под двумя большими буквами СС — можно понимать, как Света, сестра, а можно и как-нибудь еще. Наташа плечом прижала трубку к уху и, прищурившись от дыма, начала набирать номер.

Дозвониться до Харькова ей удалось только через полчаса. Наташа уже почти перестала вслушиваться в гудки, только автоматически перебирала номер, и когда ей вдруг ответил незнакомый хрипловатый женский голос, она от неожиданности чуть не уронила трубку.

— Да, я слушаю! Алле?!

Она вцепилась в теплую пластмассу, с трудом подавив желание закричать: «Кто моя мать — ты?!!»

Светка ее сестра. Только сестра. Светка не любит ее. У них большая разница в возрасте. Она не помнит ее лица. Она ничего о ней не знает. Светка уехала в Харьков, когда ей было полтора года.

— Слушаю! — в далеком голосе появилась злость, и Наташа поняла, что трубку сейчас положат.

— Света, ты?! — крикнула она.

— Кто это?

— Светка! Это Наташа!

Голос сестры, запнувшись, спросил раздраженно и встревоженно:

— Наташка?! Ты что, обалдела?! Знаешь, который час?! С дедом что-то?! Или с мамой?!

Наташа прижимала трубку к уху, вслушиваясь в резкие, словно рубленые слова, и удивлялась, что этот голос не вызывает у нее никаких родственных чувств. Сестра или мать… этот голос для нее был чужим. Последний раз она разговаривала со Светкой несколько лет назад — о чем? — да ни о чем…

— Нет, дома все в порядке. Светка… я хочу у тебя спросить…кое-что.

— Конечно. Спрашивай. А еще лучше — перезвони через часик, чтоб вообще глубокая ночь была. Самое милое время на вопросы…

— Ты лежала в нашем роддоме в семьдесят пятом?

Голос снова запнулся, захлебнулся кашлем — фальшивым, затянутым, чтобы заполнить паузу, а когда голос снова появился, Наташа медленно опустилась на пол — прямо на рассыпанный, растоптанный сигаретный пепел. Голос Светы произнес одно-единственное слово «что?», слышно его было не слишком хорошо, в трубке стояли шум, треск, какой-то писк, но Наташа хорошо почувствовала спрятанные за этим вопросом злость, страх и изумление.

Все, что написала Надя, было правдой.

— Что?! — повторила Света еще громче.

— Ты меня хорошо расслышала.

— Я тебя не понимаю! Что ты несешь?! Какой роддом?!

Наташа решила не бродить вокруг да около — слишком долго все бродили вокруг да около нее.

— Я знаю, что ты моя мать! — бросила она ей.

В трубке воцарилось долгое молчание — тяжелое, далекое, и когда Наташа уже решила, что их разъединили, либо Света бросила трубку, и хотела набрать номер заново, та вдруг устало спросила:

— Что ты хочешь?

Наташа зажмурилась, пытаясь сориентироваться. Действительно, что она теперь хочет? Ничего ведь не исправишь. Светке на нее наплевать, а теперь в особенности. И она к Светке чувств никаких не испытывает — разве что… Что?

— Я хочу знать. Я хочу знать правду. Я хочу знать все.

— Нет, — отрезала Света.

— Да. Ты расскажешь мне все и немедленно, иначе я обещаю тебе, что достану денег, приеду в твой чертов Харьков и заявлюсь к тебе в гости, когда вся твоя семья будет дома.