Неожиданно ей вспомнилось надменно-насмешливое лицо Лактионова, умные и хитрые глаза за маленькими стеклами очков в золотистой оправе и то, как он стоял возле музейной лестницы, засунув руки в карманы белых брюк. Видение было ярким, но коротким и почти сразу рассеялось, и вместо него Наташа увидела старый палас и разбросанный по нему мусор. Она вытянула ноги и толкнула один из выдвинутых ящиков.

Ей вдруг стало страшно, что когда-нибудь она запутается, заблудится в собственных видениях и не вернется, а в этой реальности останется только ее тело, вот так сидящее возле шкафа или лежащее в постели с тупым стеклянным взглядом вытаращенных пустых глаз. И словно для того, чтобы избавиться от видений, она долго сидела возле холста и смотрела, как шевелятся тени на ее голых ногах.

Из оцепенения ее вывел громкий звук заработавшего на улице компрессора. Наташа заморгала и посмотрела на часы — было начало третьего.

— Ох! — сказала она и встала, и тотчас ее пустой желудок судорожно сжался, настоятельно и громко требуя еды. Прижав ладонь к животу, она, едва передвигая ноги, отправилась переодеваться для похода на рынок — платье, в котором она ездила за холстом, все смялось и, кроме того, было заляпано Славкиной кровью.

Когда Наташа вышла из подъезда, шум компрессора оглушил ее совершенно, и к этому шуму добавился зубодробительный грохот отбойного молотка. Щурясь, Наташа надела солнечные очки и недоуменно посмотрела на дорогу. Двое людей в оранжевых жилетах дорожно-ремонтной службы неторопливо протягивали между платанами веревки с красными тряпочками, третий, пригнувшись, орудовал отбойным молотком, снимая пласт асфальта посередине дороги. У обочины рычал компрессор.

— Какого черта?! — прошептала Наташа и бессознательно сделала несколько шагов к дороге. — Ведь я же ему сказала!

Она внимательнее присмотрелась к рабочему, который вскрывал асфальт — обычный рабочий — старые брюки, жилет, надетый прямо на голое тело, напряженные мышцы на взмокших дрожащих от работы отбойного молотка руках, голова покрыта ярко-синей бейсболкой, в зубах сигарета. Ведь она же предупреждала Славу, что на дорогу лучше никого не пускать! Неужели он все еще не понимает, насколько это опасно?! Наташа уже хотела было закричать, сделать что-нибудь, чтобы работа остановилась, но тут отбойный молоток заглох, рабочий сдвинул бейсболку на затылок и обернулся. Это был Слава.

— Господи! — пробормотала она. — Сумасшедший!

Слава, продолжая смотреть на нее, сделал рукой резкий жест: мол, иди, куда шла. Наташа шагнула назад, потом беспомощно затопталась на месте.

— Дурак, — тихо заскулила она, — ты дурак, дурак! Она же убьет тебя! Ты дурак!

Слава махнул ей энергичнее и скорчил рожу. Наташа покачала головой, повернулась и пошла прочь, сминая в пальцах хрустящий целлофановый пакет.

Там же Надина кровь — там, где он работает, наверное все еще осталась Надина кровь!

Ты дурак, Слава! Зачем ты туда полез?! Ну зачем?!

На рынке было относительное затишье, продавцы пеклись в ларьках, под навесами, зонтиками или просто под соломенными или газетными шляпами, лениво переговариваясь и переругиваясь и поглощая быстро нагревающуюся минеральную воду. Горячий ветер гонял по асфальту пыль и мусор, в бархатных темно-красных срезах арбузов с сердитым гудением копошились пчелы и осы, кружили над ними и над продавцами. Неутомимый Викторыч, спрятавшись где-то в клочке тени, вовсю наяривал на баяне «Яблоки на снегу» — очевидно для того, чтобы поиздеваться над раскаленной площадью.

Наташа, рассеянно здороваясь со знакомыми, быстро накупила еды, с трудом отогнав соблазн взять что-нибудь из спиртного — во-первых, ей нужна свежая голова, а во-вторых… ей надоело прятаться за алкоголем — это было хоть и быстро и просто, но совершенно неправильно.