Говорили, что они приносят несчастья, что нарисованное Неволиным зло выходит из картин и творит бедствия, что картины Неволина — живые. Конечно, все это глупая болтовня, но как раз в этот период, когда картины начали уничтожать, — по Петербургу и Москве прокатилась волна странных преступлений — странных потому, что их совершали люди с высоким положением в обществе, уважаемые, религиозные — совершали с немыслимой жестокостью. Это были совершенно разные люди, но одно было у них общим — все они позировали Неволину для его картин. И как только кто-то сложил два и два, вы представляете, что началось?
Подразумевая, что Лактионов задал вопрос, Наташа сказала:
— Его убили? Арестовали?
— Нет, но он потерял все — доброе имя, славу, состояние, друзей — все, кроме семьи. Его отлучили от церкви и в 1785 году выслали в Крым, где он получил маленькое земельное владение. Сейчас, если я не ошибаюсь, на его месте стоит ваш городок. Неволин уехал вместе с женой и двумя дочерьми и жил здесь до 1794 года.
Лактионов замолчал, задумчиво посмотрел на часы и неожиданно шлепнул ладонями о стол.
— Девочки, вы так на меня действуете, что все из головы вылетело! А между прочим, у меня важная встреча. Так что…
— Ну, вы хоть рассказ закончите, — перебила его Наташа и, судя по его взгляду, сделала это довольно резковато, хотя вовсе этого не хотела.
— А дальше рассказывать-то собственно нечего. В 1794 году Неволин погиб — сгорел вместе со своей мастерской. Был страшный пожар. В принципе, летом для Крыма пожары — обычное дело (Наташа и Надя дружно кивнули с видом знатоков), но это случилось зимой. Вокруг трагедии бродило множество самых невероятных слухов, и все они были связаны с картинами Неволина. Мол, картины ожили и убили его — ведь к тому моменту в мастерской уже накопилось много картин, часть из них ему удалось увезти из Петербурга, что весьма прискорбно.
— Почему?
— Потому что они сгорели вместе с ним, разумеется. И…да, чего только народ не болтал об этом! Все же лично я склонен думать, что Неволина убили, — возможно, кто-нибудь из оскорбленных натур или родственников погибших. Но истинная причина смерти этого замечательного художника вряд ли станет известной. Боюсь, это одна из тех тайн, которые уходят вместе с веками навсегда. Нам остались только картины. Печальная нелегкая судьба, лишний раз подтверждающая слова весьма мною уважаемого Сомерсета Моэма: «Человек не то, чем он хочет быть, но то, чем он не может не быть».
— А его семья — что с ней стало, — спросила Надя, по-прежнему поглядывая на Лактионова с каким-то странным огоньком в глазах, разгоравшимся по мере его рассказа.
— Одна из дочерей тоже погибла при пожаре — она, видите ли, тоже рисовала, и отец часто брал ее с собой в мастерскую, а вот что стало с Анной и второй дочерью — неизвестно. Думаю, они уехали из этих мест — ведь люди долго помнят подобные вещи, а человеческий язык — нечто страшное.
Наташа кивнула, снова вспомнив протянутые с картины к зрителю руки, тонкие красивые пальцы, стройную фигуру, лицо в туманной дымке, за далекой двухвековой пылью. Что она видела? Кем был ее муж? Что с ними случилось? Рассказанная Лактионовым история глубоко погрузила ее в воды грусти, но жаль ей было почему-то не Неволина, а его жену — может, потому, что она сама была женщиной? А Неволин… Наташа подумала о картинах в музее. Антология порока. Смесь любви и ненависти. Любви к работе и ненависти к тому, что изображаешь. Как это возможно, как это совмещалось? Влияло ли на Неволина то, что он постоянно погружался в темные бездны чужих душ, чужого зла?
— Ладно, девочки, пойдемте, я вас отвезу, — сказал Лактионов. |