Иногда ночью она массировала ему виски и затылок. Это помогало при головной боли. Он клялся, что ему легче, когда она рядом. Однажды он разозлил ее каким-то замечанием насчет ее пристрастия к Чарро, и она, взяв одеяло, перебралась спать, как раньше, к стене. К тому времени, как он вернулся с позднего свидания с вдовушкой, Пилар уже провалилась в тяжелую дремоту. Ее разбудил толчок. Он внезапно поднял ее на руки, прижал к груди и, усевшись на кровать и держа ее на коленях, принялся ласково и настойчиво убеждать ее, пока она не легла, наконец, рядом с ним.

После, держа ее в объятиях, он сказал:

— Граф Гонсальво очень умен.

— Да? — Сонная и довольная, Пилар пригладила пальцем темные вьющиеся волосы на его груди, чтобы они не щекотали ей нос. — Почему?

— Он держит свою Венеру взаперти, и у него не болит голова.

— А как она сама?

— Он боготворит ее и, по слухам, развлекает, как она пожелает.

— Ты считаешь, что этого достаточно?

Он наклонил голову, пытаясь увидеть лицо Пилар.

— А ты считаешь, что нет?

— Быть любимой и оставаться свободной лучше. — Она опустила глаза, не желая встречаться с ним взглядом.

— Как, ты отказываешься от чадры и высоких стен? Разве ты не жаждешь безопасности?

— Если бы я жаждала ее, я не была бы здесь. Я бы жила в монастыре, как хотел мой отчим.

— Это правда.

— Кроме того, если женщины не могут запирать мужчин в башне, то почему же мужчины могут позволить себе роскошь запирать там женщин?

— Что я слышу? Тебе хотелось бы держать мужчину в башне?

Она улыбнулась.

— Опасно признаваться, но я не возражала бы.

— Ну что ж, — его голос был тих, — пойдем поищем башню и будем держать друг друга взаперти.

Она посмотрела ему в глаза, ожидая увидеть в них искорки смеха. Вместо этого она увидела свое отражение. Между его бровями появилась морщинка, вызванная болью. Она пригладила ее, затем пальцем провела по его лицу. Он схватил ее руки и поднес к губам.

— Нет? — Его дыхание было теплым и нежным. — Тогда я построю вокруг тебя стену из поцелуев, и мы будем в безопасности хотя бы временно, если не навсегда.

Это ее вполне устраивало.

Пилар не знала, делил ли Рефухио постель с вдовушкой. Она надеялась, что это не так, но, боясь ошибиться, не хотела спрашивать. Ей хотелось думать, что, покидая ее постель, у него уже не остается ни сил, ни желания. Тем не менее она знала, что это совсем не обязательно.

В любом случае она не имела права жаловаться. Она сама предложила ему себя и, независимо от причин, не могла это отрицать. Даже если бы безопасность и жизни всех не зависели от того, будет ли Рефухио выполнять желания и капризы вдовы, он не был обязан соблюдать верность Пилар.

Вопроса о том, любят ли они друг друга, не возникало. Их союз был основан на близости, общей вражде и — чего Пилар не должна была забывать — желании защитить себя. Если бы она хоть на секунду позволила себе думать иначе, ей достаточно было бы вспомнить слова Исабель о том, что Рефухио никогда не позволит себе завязать роман с женщиной, к которой он искренне привязан.