Казалось, он лишился тверди под ногами.

Он пережил гамму эмоций - от гнева на нее и на себя до подозрения и отвращения, нетерпения и задетого самолюбия. Но все это завершалось жадным желанием, которому он не мог сопротивляться.

А потом он испытал удовольствие. Такое яркое продолжительное удовольствие, пронизанное заботой и собственничеством, и странную мрачность после этого, потому что все еще не знал, мог ли доверять Скарлетт.

И это означало, что двери внутри его, которые она распахнула, должны были быть запечатаны, оставив ее снаружи.

Сидя на краю кровати, он обхватил голову руками, пытаясь успокоиться и точно определить, как и где была нарушена его защита, чтобы суметь восстановить ее. Он не был одним из тех, кто отказывается что-либо чувствовать, считая слезы слабостью, а любовь - ложью. Он уважал силу эмоций, однако знал и об их способности опустошать и разрушать. Манипулировать. Переживая коварные интриги родителей и горечь от соперничества с Вэлом и потери деда, он научился быть благоразумным и не подпускать никого к своему сердцу.

Его сын, конечно, проскользнул прямо туда, и он совсем не жалел об этом, за исключением того, что Локк сделал его уязвимым, и теперь он осторожничал, размышляя, стоит ли глубоко привязываться к Скарлетт. Пройдут годы, прежде чем сын станет достаточно взрослым, чтобы предать его, но она могла отвернуться от него в любой момент.

Он не хотел верить, что Скарлетт это сделает, но и полностью довериться ей тоже не решался, имея горький опыт в прошлом.

Он оделся и пошел попрощаться с сыном. Локк спал, и Хавьеро велел няне не будить Скарлетт как можно дольше.

Она рассердится на него за это, так как старалась кормить сына грудью, насколько это было возможно.

Скарлетт была заботливой матерью, он не мог с этим спорить, но также не мог выкинуть из головы слова ее сестры.

Уходя, он испытал тот же толчок в сердце при расставании со Скарлетт, что и при расставании с сыном, и это подтверждало, как необходима ему эта маленькая разлука.

Ему требовалось время, чтобы восстановить свою защиту.

Через три дня Скарлетт собралась с духом и стала спускаться в небольшой офис, который Хавьеро устроил для нее в Каса-дель-Сьело.

Палома неизменно находилась в главной гостиной или иным образом контролировала каждое ее движение.

У Скарлетт не было сил противостоять ей. Депрессия и истощение заставили ее почувствовать себя ходячим мертвецом, но она не могла винить Локка за то, что он лишил ее сна. Грызущая неуверенность не давала ей уснуть с самого Лондона.

Хавьеро уехал, пока она спала, и они почти не разговаривали по телефону. Скарлетт написала ему, чтобы он знал, что они благополучно вернулись в Испанию.

Вчера телефонный разговор у них вышел короткий - Локк раскапризничался, да и сказать было особо нечего. Она все еще переживала смущение из-за неловкого ужина с сестрой, их жарких занятий любовью и ее вновь открывшихся чувств.

Должна ли она была сказать Хавьеро, что любит его? В данный момент физическая близость с ним была выражением всего, что таилось в ее сердце.

С тех пор она не могла понять его настроения и от этого впала в уныние.

Элли не ответила ни на один из ее звонков. Ей пришлось узнать от матери, что сестра благополучно вернулась домой. По непонятной причине Скарлетт была единственной, кто чувствовал себя ужасно виноватой и стыдился, что все пошло наперекосяк с ее сестрой. А потом был короткий звонок от ее матери, которая просила дать денег, чтобы оплатить счета за юридические услуги для досрочного освобождения ее отца.

Уровень стресса Скарлетт зашкаливал, что сказывалось на ее самочувствии и работе. Теперь она беспокоилась о своей матери и о том, как тяжело ей находиться здесь с Паломой без поддержки Хавьеро. Она ощущала себя гостьей, которая злоупотребляет гостеприимством хозяйки.

Все это заставляло чувствовать себя так, как будто она с привязанными к ногам гирями идет по свежезалитому цементу.