Эстебан стиснул зубы — он отлично знал причину исчезновений Джасмин. Обычно она убегала после ссоры, когда ей случалось о чем-нибудь попросить мужа, а тот был слишком занят, чтобы прислушаться, или просьба казалась ему сущей ерундой, и он обрывал жену на полуслове. Угрызения совести язвили ему сердце. Жить со мной — да ведь это сущая пытка! — неохотно признал Эстебан. Вечно он ворчал, выражал свое недовольство, придирался и изводил жену всеми доступными ему способами. И не смог разглядеть, насколько она одинока, что предпочитает исчезнуть, раствориться в шумном городе. Как вот сейчас…

Эстебан выбрался из серебристого «порше», снял пиджак и галстук, бросил их на заднее сиденье. И поспешил, было вслед за женой. Но тут вспомнил о любовнике и призадумался. А что, белокурый культурист остался в отеле? Джасмин только что была с ним и теперь пробует на нем свою любимую методику «уйду и не оглянусь», поскольку мистер Мьюир отказался к ней прислушаться? Уж не поссорились ли они из-за сегодняшней встречи в офисе, которая обернулась для них обоих настоящей катастрофой? Если, конечно, предположить, что она сообщила любовнику, что едва не занялась с мужем любовью прямо на полу зала заседаний… А не занимались ли любовь эти двое прямо сейчас, в этом захолустном отеле, идеально подходящем для тайных встреч?

Да уж, умею я себя помучить, с досадой отметил Эстебан и со всех ног бросился за Джасмин, которая тем временем уже скрылась за углом. Сначала он решит одну проблему, а потом уже займется остальными…

До чего славно оказалось пройтись! Джасмин уходила все дальше от отеля, чувствуя, как напряжение трудного дня постепенно отступает, сведенные судорогой мышцы расслабляются, и проясняется в голове. Молодая женщина перекусила сандвичем с кока-колой на Пласа дель Ви, не спеша, прогулялась по широкой Оли Сьютаданс, свернула в один из переходов с каменной лестницей, уходящей вверх, и прошла сквозь узкие катакомбы старинного еврейского квартала. Мимо уютных двориков с садами направилась к часовне святого Николая, в который раз полюбовалась тремя апсидами в форме листа клевера, такими нетипичными для каталонской архитектуры. Сделала несколько снимков часовни и площади перед нею.

Продавцы сувениров отпускали ей цветистые, порой чересчур смелые комплименты, и молодая женщина в долгу не оставалась. Слыша ее беглую, выразительную испанскую речь, торговцы расплывались в улыбке — обескураженные, но очень довольные. Джасмин развлекалась от души.

Еще час спустя она спустилась чуть ниже по Форсе и завернула в один из местных ресторанчиков под вывеской «Жеронский лев». Нет, есть она не могла. Похоже, утренняя встреча надолго отбила у нее аппетит. Она сидела за столиком, потягивая сангрию и любуясь великолепным собором святой Марии, возвышающимся над улицей и площадью, и гигантской лестницей, ведущей к главному входу. В Жероне верят, будто, поднимаясь по этой лестнице, грешник непременно насчитает нечетное количество ступеней, а праведник — четное.

Джасмин поднималась к собору не раз и не два, и, что любопытно, всякий раз число ступеней получалось разное. Так что вопрос о ее принадлежности к агнцам или к козлищам по-прежнему оставался открытым.

Чуть позже к молодой женщине вышел Санчо, владелец ресторанчика, и, радостно ее приветствуя, от избытка чувств расцеловал в обе щеки. В это время дня Жерона словно вымирает. В самую жару все здравомыслящие испанцы предпочитают отдыхать дома, наслаждаясь сиестой.