— У тебя есть рекомендации?

У Хосе перехватило дыхание. Улыбка стала жалкой, он перевел взгляд на мальчика, как бы ища у него поддержки.

— Мы не заботимся о таких вещах, сеньор. Вы можете спросить Диего Боргано из Монтары, думаю, он обо мне плохого не скажет.

Наступило молчание. Николас с беспокойством посмотрел на отца, который, покусывая губу, был явно озадачен таким поворотом дела, и решительно подавил в себе желание, которое могло только повредить Хосе, попросить отца нанять этого садовника — такого молодого, приветливого и такого симпатичного.

Звук обеденного гонга ускорил принятие решения. В конце концов, на бирже о парне хорошо отзывались.

— От тебя потребуется усердный труд, — строго сказал консул. — Оплата тридцать песет в неделю. Ты согласен?

— Я принимаю ваши условия, — серьезно ответил Хосе.

— Хорошо, — сказал Харрингтон Брэнд. — Приходи завтра к восьми часам, я покажу тебе, что нужно делать. Всего хорошего.

Взяв сына за плечо, он направился в дом. В глазах Николаса запечатлелся приятный облик испанского юноши, держащегося скромно, но с достоинством в своей бедной воскресной одежде, со смешной твердой шляпой в красивых смуглых руках. Поднимаясь вслед за отцом по ступеням веранды, он, подчиняясь непреодолимому желанию, посмотрел назад через плечо и улыбнулся. Зубы Хосе сверкнули в ответной улыбке, и он, к большой радости мальчика, весело помахал ему рукой — этот жест словно в самое сердце Николаса проник… Со скрытым удовольствием он всё время думал об этом и во время обеда, и потом тоже, и тихонько, про себя смеялся.

Глава 3

Для Николаса было устроено место под олеандрами, где цветущие ветки, свисая, образовали подобие беседки; здесь, в соответствии с составленным отцом расписанием, он проводил большую часть времени между ланчем и чаем, лежа в шезлонге, дыша морской свежестью и внимательно читая книгу, — несомненно, полезную, поскольку выбрал её сам консул.

Но в это утро взгляд мальчика то и дело невольно перебегал со страниц на фигуру нового садовника, приводящего в порядок разросшийся бордюр под катальпой. Николасу вот уже два дня очень хотелось с ним поговорить, но случай всё не никак не подворачивался, а подстроить его самостоятельно не позволяла застенчивость. Теперь же, видя, с какой скоростью Хосе продвигается вдоль бордюра, взрыхляя землю и выпалывая сорняки, мальчик понял, что садовник вот-вот окажется рядом, и сердце его застучало быстрее в предвкушении встречи, ведь он с самого начала почувствовал ток взаимопонимания — точнее не скажешь — текущий между ним и этим испанским юношей. Конечно, он мог ошибаться. Хосе вполне мог оказаться таким же лживым льстецом, как Гарсиа, но мальчик гнал от себя эту мысль — слишком велико было бы разочарование, такого ему не вынести.

В конце концов, садовник приблизился к беседке, выпрямился, облокотившись на ручку заступа, и улыбнулся Николасу. Мальчик знал, что ему следует заговорить первым, но он ничего не мог придумать, а когда, наконец, нашелся, слова застревали у него в горле.

— Вы так тяжело работаете, — выдавил он, по обыкновению зардевшись.

— Нет, нет! — улыбка Хосе стала шире, и он пожал загорелыми плечами. Он был обнажен до пояса, а туго подпоясанные хлопчатобумажные штаны и эспадрильи не скрывали очертаний стройных сильных ног. Игра мускулов под гладкой золотистой кожей делала её живой и теплой. Дыхание, несмотря на физические усилия, было спокойным. — А вы не работаете? — наивно спросил он, помолчав.

— Я занимаюсь, — Николас указал на книги, лежащие рядом с ним на плетеном столе, при этом румянец на его щеках стал ярче.