Кевин улыбнулся, увидев, как она прижала к груди большую банную мочалку, и позволил себе поднять свою говорящую бровь в направлении мисс Розберри, которая стояла рядом с ванной, держа наготове теплое полотенце.

— Вы можете идти, — обратился он к женщине, чьи глаза злобно сверкнули в ответ.

— Это ты можешь идти! — бросила Джилли супругу через плечо.

Мисс Розберри, естественно, не двинулась с места. Она явно приготовилась стоять насмерть — вся ее фигура выражала непреклонную решимость.

Кевин это понял и сменил тактику. Пожав плечами так, словно ему было совершенно безразлично, что предпримет эта женщина, он обернулся к ванне и, вынув мочалку из бессильных пальцев Джилли, смотревшей на него, как загнанный в угол заяц на лису, медленно заговорил:

— Какое неудобство, не правда ли? Человеческое тело — настоящее чудо инженерной мысли, и все же, несмотря на всю нашу ловкость и гибкость, никто из нас не может сам вымыть себе спину.

Произнося этот монолог, он окунал губку в пену и массировал ею беззащитную спину Джилли. Мисс Розберри испытывала все больший дискомфорт по мере того, как прикосновения губки в руке графа становились все более нежными. Джилли же, оказавшись перед выбором: терпеть эту пытку или предстать перед супругом обнаженной, прикрытой лишь эфемерной пеной, некоторое время пребывала в замешательстве, не в силах решить, какое из унижений более унизительно.

Когда проклятая губка начала свое путешествие по левому плечу Джилли с явным намерением перейти на переднюю поверхность тела, мисс Розберри не выдержала и покинула хозяйку, даже не бросив на нее прощального взгляда: будучи старой девой, она просто не в силах была наблюдать эту сцену.

Губка лениво описывала круги по верхней части груди Джилли, спускаясь все ниже и ниже с каждой секундой.

— Ты не имеешь права! — прохрипела бедняжка в конце концов.

— Я имею все права, — прозвучал довольный ответ.

Губка продолжала свое путешествие, погружаясь в теплую воду и возвращаясь к влажной коже Джилли, массируя грудь в зоне декольте, погружаясь в ямку между грудями, гладя, замирая и снова лаская.

— Я хочу вылезти. Вода остыла.

— Но ты уверена, что хорошо помылась? Мне кажется, я пропустил несколько участков, — Кевин продемонстрировал с помощью губки, о каких именно участках он говорит, его голос превратился в хриплое мурлыканье. — Вот здесь… и здесь… и…

Джилли вскочила на ноги, причем вода из ванной выплеснулась на ее мучителя и расплескалась по всей комнате, и через мгновение уже стояла на коврике, завернувшись в полотенце.

— Игра окончена, дружище. Почему бы тебе не уйти и не оставить меня в покое? — произнесла она, не в силах унять участившееся дыхание.

Но вместо того чтобы уйти, как поступил бы настоящий джентльмен, Кевин взял второе полотенце, вытерся, затем усадил Джилли на скамейку перед зеркалом и быстро осушил полотенцем ее мокрые волосы.

Покончив с этим подвигом, в продолжение которого Джилли не отрываясь следила за ним в зеркале ненавидящим взглядом, он взял гребенку и принялся расчесывать огненно-рыжие короткие локоны Джилли. Мысленно он сравнивал ее с лесной нимфой или феей. «Сколько же у меня силы воли, — подумал он, — если я до сих пор не опрокинул ее на кровать и не зацеловал эти алые губы до бесчувствия».

Уложив последний локон, он наконец задал вопрос, который не давал ему покоя с того момента, как он узнал о похищении.

— Помнишь, я говорила тебе о Гарри? — ответила она вопросом на вопрос, намереваясь рассказать историю по-своему.

— Твой друг-контрабандист? — отреагировал он. — Так это он похитил тебя? Что ты ему сделала? Взяла себе лишний бочонок из последнего «урожая»? Это и был «вопрос жизни и смерти», о котором он писал в своей записке? Кстати, передай ему, что в слове «лабиринт» нет ни одного е.