– Видишь ли, я не спорю, что ты всё обо мне знаешь. Но не от меня. Я не мог тебе звонить, я без сознания лежал, в реанимации. Меня только вчера в терапию перевели, в коридор выходить не разрешают, я контрабандно, в буфет… – клялся Славик, прижимая руки к груди для пущей убедительности. – Я даже номера твоего не знаю. Тебе, наверное, приснилось это всё… Меньше спать надо на дежурстве, – хохотнул Славик.

– Подожди, ты же сам говорил, что с Разумовским виделся, и он тебе мой телефон дал. Ты же говорил! – кипятился Игорь, которого уже достало Славкино враньё. – Кончай этот спектакль. Артист, тоже ещё мне…

– Валерка? Разумовский?! Да Валерка год как на кладбище! Разбился Валерка, на джипе. Ехали по плато, а под ним пустОты, пещеры карстовые. А машины тяжёлые… Ну, и провалились они, вместе с джипом, в ямину эту… Всех вытащили, а Валерку не смогли. Зажало его там… насмерть. А ты что ж, не знал?

Игорь побледнел.

– Да откуда же… Да что ты мелешь?! Мы с ним пару дней назад разговаривали!

– Не знаю, с кем ты разговаривал… Игорь, а ты часом не того? Не заболел? Может, таблеток каких наелся? У вас же тут всякие есть.

– Всякие – это какие?

– Ну, какие… Галлюциногенные! Раз помнишь, как вы с Валеркой общались…

– А Леночка? Лена Красникова… – непослушными губами выговорил Игорь, уже зная ответ…

Леночка

Первыми мечтать перестали родители: с катка девочка приходила с разбитыми коленками, густо покрытая синяками. Синяки не проходили, коленки не заживали. Леночка мужественно не обращала на них внимания, чего нельзя было сказать о её родителях, каждый раз приходивших в ужас от плачевного вида дочери. Умолять и плакать было бесполезно: с коньками пришлось попрощаться.

Синяков больше не было, но с Леночкой творилось что-то странное: она похудела, поскучнела, перестала улыбаться и не радовалась даже великолепным роликовым конькам, купленным родителями в качестве «возмещения морального ущерба». У неё появилось свободное время, но девочка ничем не интересовалась. Посовещавшись, родители отвели двенадцатилетнюю Леночку в цирковое училище. И с удовольствием наблюдали, как сияют дочкины глаза и от улыбки на щеках появляются ямочки.

В училище Леночка проучилась четыре года. Но после того, как сорвалась с трапеции, неудачно упала на батут, не удержалась, свалилась с него и вывихнула локоть (Леночкина мама, увидев её локоть, упала в обморок) – родители наняли дочке репетитора по алгебре и физике и сказали: «Цирка не будет. Ты у нас единственная дочь, ты нам живая нужна. Заканчивай училище, мы не против, но работать в цирке мы тебе не позволим. Поступишь в институт, как все нормальные дети. Окончишь – тогда делай что хочешь.

Решение родителей пришлось принять, тем более что учёбе в цирковом училище они не препятствовали, и Леночка его окончила, параллельно учась в десятом классе общеобразовательной школы и занимаясь с репетиторами. У родителей камень свалился с души, когда она поступила в Станкин. Может, хоть теперь будет жить как «нормальные» девушки, думали Леночкины родители.

Что думала по этому поводу Леночка, они, к счастью, не знали. Как и о том, что к занятиям она относилась с прохладцей, к будущей профессии – с неприязнью, а к сокурсникам – с равнодушием. Её новым увлечением стало кино. После занятий (а нередко и вместо них) Леночка снималась в массовках. Выходные дни проводила на съёмочных площадках. Это был дополнительный заработок, против которого родители не возражали, как не возражали против её увлечения кино.