Раздался щелчок. На груди робота откинулась створка. Из скрывавшейся за ней ниши он извлёк небольшую плоскую коробочку и вручил её Келвину, и, когда этот кусок холодного металла оказался у него на ладони, он машинально сомкнул пальцы.

— Осторожнее! Не нажимайте на кнопку, пока…

Но Келвин нажал…

И вдруг словно бы оказался за рулём некоей воображаемой машины, которая вышла из-под контроля, и кто-то чужой расположился у него в голове. Локомотив-шизофреник, окончательно свихнувшись, неудержимо нёсся по рельсам, а рука Келвина, вцепившись в дроссель, ни на секунду не могла умерить скорость этого взбесившегося механизма. И штурвал его мозга сломался.

За него уже думал кто-то другой!

Существо не человеческое в полном смысле слова.

Вероятно, не совсем здоровое психически, если исходить из представлений Келвина о норме. Но более чем в здравом уме по его собственным стандартам. Достаточно высокоразвитое интеллектуально, чтобы ещё в детстве понять и усвоить самые сложные принципы неевклидовой геометрии.

Из взаимодействия ощущений в мозгу Келвина синтезировался своего рода язык, причём язык усовершенствованный. Одна его часть была рассчитана на слуховое восприятие, другая состояла из образов, и ещё в него входили запахи, вкусовые и осязательные ощущения — порой знакомые, а иногда с совершенно чуждым оттенком. И в языке этом царил хаос.

Вот, например…

«В этом сезоне развелось слишком много Больших Ящериц… однако у ручных треварсов такие же глаза вовсе не на Каллисто… скоро отпуск… лучше галактический… солнечная система стимулирует клаустрофобию… скоростну завтра, если квадратный корник и воскользящая тройка…»

Но то был всего лишь словесный символизм. При субъективном восприятии этот язык был намного сложней и внушал ужас. К счастью, пальцы Келвина, повинуясь рефлексу, почти мгновенно отпустили кнопку, а сам он вновь оказался в палатке. Его била мелкая дрожь.

Теперь он перепугался не на шутку.

Робот произнёс.

— Вам не следовало устанавливать раппорт, пока я вас не проинструктирую. Теперь вам грозит опасность. Постойте-ка. — Его глаза изменили цвет. — Да… точно… Это Тарн. Берегитесь Тарна.

— Я не желаю с этим связываться, — быстро сказал Келвин. — Возьмите свою коробочку назад.

— Тогда ничто не защитит вас от Тарна. Оставьте это устройство себе. Оно, как я обещал, обеспечит вам здоровье, славу и богатство с большей гарантией, чем… какой-нибудь там гороскоп.

— Нет уж, благодарю. Не знаю, как вам удалось проделать такой фокус, — может, с помощью инфразвука… но я не…

— Не спешите, — сказал робот. — Нажав на эту кнопку, вы мгновенно проникли в сознание одного человека, который живёт в очень далёком будущем, и возникла межвременная связь. Эту связь вы можете восстановить в любое время, стоит только нажать на кнопку.

— Избави бог, — произнёс Келвин, всё ещё слегка потея.

— Вы только подумайте, какие это сулит возможности… Попробуйте представить, что какой-нибудь троглодит из далёкого прошлого получил бы доступ к вашему сознанию. Да он смог бы удовлетворить все свои желания.

У Келвина почему-то возникло убеждение, что очень важно выдвинуть против доводов робота какое-нибудь логически обоснованное опровержение. Подобно Святому Антонию — или то был Лютер? — словом, подобно тому из них, что ввязался в спор с дьяволом, Келвин, преодолевая головокружение, попытался собрать разбегающиеся мысли.

Голова у него разболелась пуще прежнего, и он заподозрил, что перебрал спиртного. И только промямлил:

— А как смог бы троглодит понять мои мысли? Ведь без соответствующей подготовки и моего образования ему не удалось бы использовать полученную информацию в своих интересах.