Если же мы сделали все, но случилось то, что случилось, значит, это «все» нужно переосмыслить. Если человек не смог перепрыгнуть свою тень, и случилось то, что случилось, значит, нужно переосмыслить солнце. Фраза «случилось то, что случилось» означает, собственно говоря, что моя семья не только «делала то, что могла», но также способствовала (!) тому, чтобы члены других семей не считались людьми.

Не проще ли было бы рассуждать об этой ответственности на примере так называемых порядочных людей? Скажем, на примере кроткого, чистого, глубоко верующего дядюшки Яноша, который, совершив исключительно мужественный поступок, погиб затем смертью мученика? Но и достоинства моего отца, не личные, а узнанные из «Гармонии», вкупе с его новой историей могли бы помочь стране выйти из исторической амнезии.

И в этом историческом самопознании, возможно, семье (здесь следует фамилия моего отца) предстоит сыграть свою роль. Нелегкую роль.>

Программа поездки в Мюнхен еще не конкретизирована, в состав делегации предположительно войдут Петер Рени, Янош Хайду, Янош Немеш и Т. X. Предложение: подумать над тем, не подобрать ли из состава делегации информатора, который мог бы проконтролировать поведение «Чанади» за рубежом. Добавление от руки: Подготовить его также к поездке в Рим, которую можно совместить с визитом в Мюнхен.

Закончить сегодня так и не удалось из-за того, что на этот идиотизм в духе Джеймса Бонда уходит значительно больше времени, чем я полагал. Потом я встречался с Р. Ф. — совершенно очаровательная молодая женщина лет двадцати пяти, которая, не умолкая ни на минуту, одновременно говорила по меньшей мере о трех вещах… Это была моя последняя встреча с ней. Я не заметил, что она в беде. Напротив, я видел симпатичное молодое существо — впереди вся жизнь, от которой она хочет взять все, и возьмет, и много чего достигнет. Она выбросилась из окна.

<В последнее время, сталкиваясь со смертью, страданиями и вообще с несовершенством мира, я часто с презрением думаю, как точно все это вписывается в тот новый мир, с которым я познакомился благодаря агенту, то есть моему отцу. Но это, конечно, не новый мир. И когда я нападаю на Господа — с чувством собственного превосходства, естественно, ибо карты мои, как мне кажется, Он побить не может, ведь козырный туз — совершенно ненужные и несправедливые страдания моего отца, и, вообще, пусть Он радуется, что я признаю Его бытие, — то я понимаю, речь идет о каком-то филистерском Боге. При котором не умирают мои друзья, при котором разбитое колено заживает в мгновение ока, на дорогах нет ни единой рытвины и мой отец — не стукач. Для филистеров Бог — волшебник. Гимн любви они (похлопывая ангелов по плечу) поют на мотив пошлого шлягера: «Любите друг друга, любите, друзья мои! / Любовь на свете — самое-самое, / Любовь на свете — главная сила, / Ведь скоро примет всех нас могила…» Будьте здоровы, друзья мои, Бог с нами, отвечают им ангелы.

Бог тоже страдает от нас, но об этом рассказывать гораздо сложнее, чем о делах моего отца.>

13 июня 2000 года, вторник

День рождения Гитты и последний мой день в Архиве. Жара нестерпимая, я весь липкий от пота. Мне бы надо сейчас трястись от страха, но страх напоминает о себе лишь изредка и бьет меня, как бьют башмаком по берцовой кости.

<Опять вспомнилась одна из фраз романа (107-я). Человек — существо страдающее. Всякий страдалец — общественно опасное существо. Мой отец общественно безопасное существо. Мой отец не страдалец. (!) Следовательно, он — не человек. Как же так? Как выяснилось теперь, он был существом общественно опасным, и, следовательно, ничто не мешало ему страдать. И быть человеком. Страдал он, по-видимому, безмерно, но эти страдания стыдливо скрывал.