Изменить размер шрифта - +
А если и после этого оно будет продолжать выпендриваться, то мы с ним от корки до корки проштудируем Иммануила Канта с особым упором на категорический императив. Вот тогда и посмотрим. Оно пока что хихикает, но отольются кошке мышкины слезы!» Нет, я все-таки это сделаю.>

 

<4 июля 1957 года под влиянием протестов мировой общественности отменен смертный приговор писателям Дюле Обершовскому и Йожефу Гали; Президиум ВНР заменил его на пожизненное заключение.>

 

13 июля встреча была назначена в кондитерской «Паризер». В донесении речь идет о бывшем капитане жандармерии: На мой вопрос о его участии в октябрьских событиях он ответил, что в течение двух дней был командиром отряда национальной гвардии, пытаясь противодействовать наплыву хулиганствующих элементов, однако сложил с себя полномочия, видя, что народ пьет и «безобразничает».

Папочка представляется мне теперь какой-то куклой-марионеткой, которая разговаривает с людьми для того лишь, чтобы потом написать эти никчемные, в несколько жалких строк донесения, никчемные уже в том смысле, что содержат сплошные банальности. Короче, туфту.

Но это не так. [Донос никогда не бывает бессодержательным. Совершенно пустым. Даже если в нем ничего нет, он все же о чем-то говорит. — Более четверти века назад я написал «Шпионскую новеллу», в которой, не знаю уж как меня угораздило, попал не в бровь, а в глаз: «Что конкретно в доносе содержится — дело второстепенное. Главное — чтоб содержалось. А уж пришить пинжак к пуговице, это, брат, мы всегда сумеем». Помню, этот «пинжак» мне трижды приходилось восстанавливать в корректуре.]

Задание: Следующее задание не получил, так как передан на другой участок. Перебрасывают, стало быть. Вместо Варги на этот раз дважды, 7 и 10 сентября, в кондитерской «Паризер» с отцом встречается лейтенант Иштван Туллнер (новая метла).

 

10 сентября 1957 года

День рождения моего младшего брата Д. Докладная записка. Докладываю, что сегодня провел встречу (в этот момент к моему столу приближается Д. [не мой брат!], и я утыкаюсь в досье, якобы не замечаю его, я весь — одно большое «якобы»; переписывание этих текстов похоже на монашескую епитимью; как бусины четок, перебирая с тоской слово за словом, я продираюсь по беспросветной жизни своего бедного, бедного отца; какие, однако, это разные вещи — представлять и воображать себе что-нибудь и ощутить на своей шкуре, что так оно на самом деле и есть!) с агентом Чанади. Никаких донесений на этой встрече агент мне опять не представил. На мой вопрос он ответил, что не видел необходимости фиксировать наблюдаемые им явления, ибо статья, опубликованная в сегодняшней «Непсабадшаг», вполне соответствует тому, что он видит в окружающей жизни. Остроумно, смело и даже нахально! Похоже, он решил отвязаться от них. Первый испуг прошел, и он оклемался. Но передо мной — еще три досье, так что можно представить, чем кончилась эта попытка. Такое заявление агента не соответствует действительности, поскольку в его окружении имеются лица, которые, исходя из прежних сигналов, по ряду вопросов занимают принципиально иные позиции.

Я обратил на это его внимание. Интересно, каким же образом? «Позвольте обратить ваше внимание…» И вообще, они были на «ты» или на «вы»? В ходе встречи я пришел к выводу, тут после перекура мимо меня возвращается Д., но еще до этого, проявив чудеса находчивости, я положил на досье лист бумаги, чтобы он не заметил номер архивного дела, — чертовски трудно бояться, не ведая, кто представляет опасность, так что боюсь всех подряд, — лист бумаги приподнимается на сквозняке от приоткрытой двери, и я ловко прихлопываю его блокнотом: до чего же утомительное это дело — страх, что агент всеми способами уклоняется от подачи письменных донесений, не желая себя компрометировать.

Быстрый переход