— …это всего лишь объективный взгляд со стороны. Но, послушай, если ты хочешь запереть себя в маленьком уютном гнездышке с доктором своей мечты…

— По крайней мере, я ему не изменяю, как…

Я вовремя остановилась. Отец закрыл лицо руками. Мать буравила меня суровым взглядом.

— Как кто? — Голос ее вдруг стал тихим, но в нем звучала угроза.

— Оставь это, Дороти, — сказал отец.

— Почему? Потому что ты ей все рассказал?

— Отец ничего мне не говорил, — сказала я. — Голоса доносятся… особенно твой голос.

— Что ж, продолжай, сплетница, — взвилась мать. — Спрашивай. Или ты хочешь, чтобы я сразу ответила на все твои вопросы и рассказала, скольких женщин перетрахал твой отец за все эти годы или сколько любовников было у меня…

— Довольно! — закричал отец.

Я встала из-за стола и бросилась к двери.

— Все правильно, беги от этой грязи, — крикнула мне вслед мама.

— Тебе недостаточно того, что ты уже наговорила? — одернул ее отец.

Я хлопнула за собой дверью и выбежала на улицу вся в слезах. Я продолжала бежать. Было холодно, а я оставила свое пальто у родителей, но не могло быть и речи о том, чтобы вернуться за ним. Я больше не хотела иметь ничего общего с этой женщиной.

Когда через пятнадцать минут я добралась до дому, меня трясло от холода и ярости. Но теперь к ярости примешивалась невыносимая грусть. Мы с мамой часто ссорились — но с таким остервенением ни разу. И жестокость — хотя и присутствовавшая в ней всегда, но умело скрываемая — не изливалась потоком брани. Она хотела ударить меня побольнее, и ей это удалось.

Нужно было позвонить Дэну в Гленз Фоллз, но я не хотела портить ему День благодарения слезами по телефону. Я еще слабо надеялась на звонок от отца. Но так и не дождалась. Так что часов в одиннадцать вечера я позвонила Марджи в Манхэттен.

Ответила ее мать, сначала полусонная, потом явно раздраженная.

— Марджи гуляет с друзьями, — резко произнесла она.

— Вы не могли бы передать ей, что звонила Ханна?

— А вы не могли бы не звонить в столь неподходящее время?

И она повесила трубку.

После этого я забралась в постель, решив, что на сегодня с меня довольно.

Марджи так и не перезвонила мне — наверное, ее мама не передала мое сообщение. Но на следующее утро я все-таки позвонила Дэну.

— Голос у тебя нерадостный, — сказал он.

— Довольно омерзительный вечер с родителями.

— Насколько омерзительный?

— Расскажу при встрече.

— Что, все настолько плохо?

— Просто приезжай домой, Дэн.

Он не стал выпытывать у меня подробности (это было не в его стиле). Но я и не хотела утомительного пересказа событий, потому что все пыталась сообразить, как объяснить ему эту ссору, не сказав при этом, что все лето скрывала от него проблемы в нашей семье и что именно он — главный раздражитель для моей матери.

Однако на выручку мне пришел отец, который подсказал, как представить Дэну серьезные разногласия между мной и матерью.

Он появился в то утро, минут через десять после моего телефонного разговора с Дэном. Выглядел он усталым — глаза воспаленные, движения нервные и напряженные. В руке он держал мое пальто.

— Ты забыла, — сказал папа, с порога вручая мне пальто. — Должно быть, тебе было холодно возвращаться домой.

— Я не заметила.

— Я действительно очень виноват перед тобой, Ханна.