В отличие от нее блондинка в соломенной шляпке, сидевшая по соседству с Уго над куском дыни, зажала уши руками и заорала, как резаная, не меняя позы. А дыня на ее столе разлетелась от автоматной очереди по всей округе сладкими липкими лоскутками.

Отто дополз до блондинки и сдернул ее на пол. Она не я была забрызгана дыней и продолжала орать. Видно, Только приехала в ЮАР и первый раз видела такую переделку.

Повстанцы ворвались, как шаровая молния, и так же быстро исчезли, понимая, что полиция спешит по следу. Площадь была засыпана битыми стеклами, разлетевшимися овощами и фруктами, пара манекенов лишилась голов, на тротуаре стонали раненые. Торговец овощами пронзительно закричал над убитой полной женщиной, упавшей возле его ящиков.

Из лавок и домов выскочили люди и бросились к пострадавшим. Отто подбежал к лежавшему ничком Уго, перевернул его на спину — на него в упор смотрели мертвые стальные глаза пилота.

Из памяти всплыли слова Уго: «Мать ходила к колдунам, когда я был мальчиком, просила закрыть меня от врагов. И видишь, прошел столько войн почти без царапин…»

Отто закрыл ему ладонью глаза, залез в карман, достал бумажник Уго, открыл. Там было несколько фотографий. Отто забрал их, положил бумажник обратно и быстро ушел. Ему не хотелось ждать полиции и тратить вечер на свидетельские показания. Для этого здесь и без него была масса народа.

Глава тринадцатая

СНОВА КАМЕРИНО

Прямого рейса Йоханнесбург — Венеция не было, и Отто летел на перекладных, отсыпаясь в самолетах. Ждать багажа в шумном и бестолковом неапольском аэропорту Каподичино не пришлось — с собой был только желтый кожаный портфель, ведь Отто прилетел на полтора дня.

Он не любил Каподичино потому, что жители Неаполя в любой беседе спешили напомнить, что во время Первой мировой аэродром функционировал как военная база для защиты города от австро-венгерских и немецких воздушных ударов. И Отто чувствовал, что они подчеркивают это потому, что он немец.

Как будто у самих итальянцев после этого не было сумасшедшего Муссолини, полный титул которого звучал — «Его Превосходительство Бенито Муссолини, глава правительства, дуче фашизма и основатель империи». Почти как у Иди Амина, именовавшего себя «Его Превосходительство Пожизненный Президент, Фельдмаршал Аль-Хаджи, Доктор Иди Амин, Повелитель всех зверей на земле и рыб в море, Завоеватель Британской Империи в Африке вообще и в Уганде в частности, кавалер орденов "Крест Виктории"».

Перед глазами Отто снова встало мертвое лицо Уго, посещавшего Иди Амина, и он снова запретил себе об этом думать. Это было слишком тяжело. И вообще, ЮАР казалась ему пахнущей кровью, отрезанными частями детских тел, жутким знахарским зельем, невыносимым запахом львиной мочи в джунглях, потом золотоискателей и жужжанием мухи цеце.

Он остро нуждался в том, чтобы хоть чуть-чуть передохнуть от коктейля этих запахов, посмотреть на других людей, перестать озираться то на призрак Чаки, то на пальбу повстанцев, то на подползающую сколопендру, то на спешащего отнять сумку наглого бабуина, то на парящего над центральной улицей города стервятника.

Отто зашел в таверну недалеко от аэропорта и по-итальянски кликнул официанта. Пицца по-неаполитански с помидорами, перцем и анчоусной пастой и чашка эспрессо с корицей вернули его к жизни.

Он хотел было пройтись сквозь любимые улицы с миниатюрными рыбными лавками и развешанным на веревках сушащимся бельем, напоминавшим довоенное детство, но посмотрел на часы и пошел искать машину до Камерино.

Дорогу из Неаполя в Камерино знал наизусть, ведь столько раз летал в Италию с севера Африки. Так что спокойно заснул на заднем сиденье, не обращая внимания на то, как эмоциональный водитель машет руками, ежесекундно обращаясь к Мадонне с просьбой покарать колдобины на шоссе, наглые соседние машины, слишком яркое солнце, слишком старую машину и слишком бессердечное правительство.