Быстро стал руководителем подразделения и вызвал супругу к себе.
— Почему вы заключили брак только в Германии, а не сделали этого в Алжире?
— Ну ведь это так понятно! Мы хотели, чтобы все было как у наших родителей до войны.
— Из материалов дела видно, что вы не рассказали Тиане Крамер, что у вас дети-погодки. Почему вы скрыли это?
— Не хотел травмировать бездетную женщину.
— Где сейчас ваши дети?
— По вашему выговору и манере вести беседу, я понял, что вы из Bundesnachrichtendienst. Значит, вы лучше знаете ответ на этот вопрос.
— Откуда бы мы ни были, вы должны ответить на вопрос.
— В полиции Германии открыто уголовное дело о похищении моих детей, оно передано в Интерпол.
— У вас есть подозрения о том, кто мог это сделать?
— У меня нет подозрений, у меня есть совершенно точная уверенность, что это сделала теща, считающая меня виновником смерти жены. Сотрудники пансионата дали полицейским показания, что детей забрала бабушка. Последняя информация, пришедшая мне в Рим, была о том, что, возможно, она увезла их в Австралию.
— И это главная причина, по которой вы все время ездите по чужим странам?
— Если бы вы не задали вопроса о детях, я бы ответил, что этого требует мой бизнес. Но раз вы все знаете, надо ли объяснять, насколько трудно жить на родине, где умерла твоя жена, откуда украли твоих детей?
— Вы можете назвать точный возраст детей?
— Конечно. У них всего одиннадцать месяцев разницы. Сын родился в январе 1965 года, а дочка — в декабре 1965 года. Но уже в Мюнхене, а не в Штутгарте. Мне предложили в Мюнхене более престижную работу в той же системе, в химчистке гостиницы «Хилтон».
— Как вы оказались в Бельгии?
— Фирма перевела меня работать в бельгийское отделение наших прачечных. А жене предложили работу преподавателя в школе для детей сотрудников НАТО. У нас было две большие зарплаты, и мы сняли отличную квартиру недалеко от Гранд-плас.
— Сколько лет было детям, когда их похитили?
— Сыну было пять лет, дочке — четыре года.
— Как вам удалось превратиться из чернорабочего в представителя компании?
— Вы же знаете, мы, немцы, плохо относимся к случайностям. А это главное качество в работе химчистки. Клиенту не важно, что у вас не получилось вывести пятно или сломалась машина, ему важно получить чистый костюм вовремя. Я, например, не понимаю, как восточные немцы ездят на «трабантах». Это какой-то вечно ломающийся миксер на колесиках. Но многие считают это машиной… Так и с химчисткой, основное правило работы которой — надежность.
— Полагаете, этого было достаточно?
— Конечно, нет. Плюс к этому у меня установились хорошие связи с фирмами, выпускавшими материалы для химчисток, — химикаты, машины. После двадцати лет жизни в Алжире мой французский был свободным. Чтобы иметь выгодные командировки, я стал учить английский. Итальянский пришлось выучить потому, что штаб-квартира компании была в Риме. Но я полюбил его, хотя мне предложили стать представителем во всех странах мира, кроме самой Италии.
— Зачем в таком случае вы учили итальянский?
— После французского выучить его было легко.
— Вас направляли в Африку только потому, что вы знали иностранные языки?
— Меня направляли в Африку потому, что европейцы боятся быть съеденными львами или аборигенами. А меня после Алжира довольно трудно напугать.
— Почему вы не говорили всего этого сотрудникам разведки ЮАР?
— Как можно разговаривать с людьми, которые вас постоянно пытают? — спросил Отто, глядя в глаза допрашивающему. |