Исключительная дотошность Дуна, видимо, лишила его последней надежды.

Он и в самом деле любил Мэкки. Но мир его рухнул. У него не было выбора.

Я подумал о том, как Тремьен всегда гордился мастерством своего сына. Подумал о беспокойном возрасте Гарета. Подумал о Мэкки, чье лицо светилось тихой радостью от сознания того, что она носит в себе ребенка. Подумал о том, каким этот ребенок вырастет.

Кто выиграет от того, что правда всплывет наружу? Разразится настоящая трагедия. Все эти люди, ставшие мне столь близкими, будут мучиться и страдать. Больше всего достанется родным и близким.

А что уж говорить о ребенке, который будет расти с сознанием того, что его отец — убийца. Оставшись в неведении, Мэкки со временем избавится от скорби и печали. Пятно несмываемого позора не падет на Тремьена и Гарета. Всем будет только лучше, если эту тайну так и не раскроют. А для этого мне нужно совсем немного — держать язык за зубами. Ну что ж, сделаю им этот подарок.

Промолчу.

После непродолжительного следствия, через неделю, дело о смерти Перкина было прекращено. Заключение коронера однозначно гласило: «Несчастный случай». Были принесены соболезнования семье. Приехав забрать меня из госпиталя, Тремьен сказал по пути в Шеллертон, что Мэкки стойко прошла через все мучительные судебные процедуры.

— А как она переносит беременность?

— Хорошо. Ребеночек только придает ей сил. Она говорит, что Перкин с ней, и останется с ней навсегда.

— Понимаю.

Тремьен бросил на меня быстрый взгляд.

— Дун уже успел выяснить, кто всадил в вас стрелу?

— Не думаю.

— А сами-то вы знаете?

— Нет.

Некоторое время мы ехали в молчании.

— Мне только интересно… — неуверенно проговорил он.

— Дун навещал меня дважды, — видя, что Тремьен замолчал, начал я. — Я сказал ему, что не знаю, кто стрелял в меня, и даже не имею ни малейшего представления, кто бы это мог быть.

Конечно, я не сообщил ему, где искать заготовку, из которой были выточены стрелы.

Дун полностью разочаровался во мне: он решил, что я сговорился с ними. Гудхэвены, Эверарды, Викерсы и Джон Кендал — все они заодно. «Да, — согласился я с инспектором. — Извините». Дун также сообщил мне, что не представляется возможным найти убийцу Анжелы Брикел. «Пусть покоится с миром», — сказал я ему, кивнув головой. На прощание он посоветовал мне следить за своим здоровьем. Я пообещал ему. Уходил он медленно, в наших глазах отражалось взаимное сожаление и симпатия.

— А не думаете ли вы, — с болью в голосе сказал Тремьен, — что в вас стрелял кто-то, кому было известно о вашем намерении вернуться за камерой Гарета?

— Я сказал Дуну, что, вероятнее всего, это был какой-нибудь мальчишка, вообразивший себя Робином Гудом.

— Нет… боюсь, что…

— Выбросьте это из головы. Какой-то мальчишка.

— Послушайте, Джон…

Он знал. Он был умен. Он наверняка пришел к тем же выводам, что и я, и тем же путем. Кроме того, кто лучше него знал его собственного сына?

— И о книге… — неуверенно начал он. — Не знаю, стоит ли ее продолжать.

— Я буду писать ее, — твердо ответил я. — Книга явится признанием вашего жизненного пути. Сейчас это для вас особенно важно, не менее важно это и для Гарета, Мэкки и вашего еще не родившегося внука. И я сделаю это для вас.

— Вы знаете, кто стрелял в вас.

— Какой-то мальчишка.

Весь остальной путь мы ехали молча.

Фиона, Гарри, Мэкки и Гарет сидели в гостиной.