Так что, раз уж мы говорим, что «знание – сила», наши знания переплетены с путями достижения целей. И это ключевой момент: нам нет никакой пользы что-то знать, если это знание не говорит нам, что делать. Это настолько глубоко встроено в машинерию разумного сознания, что чересчур очевидно для упоминания: всякое знание совершенно бесполезно, если мы не можем применить его с пользой.

Теперь мы можем вернуться к проблеме сознания: это часть мышления, специализирующаяся на использовании остальных систем управления, лежащих глубже. Но эта часть вовсе не разбирается в том, как эти системы устроены и как работают. Как было сказано, мы ходим не задумываясь, как это делается. Только когда эти системы перестают справляться, сознание обращается к мелким подробностям. Так человек с травмой ноги может впервые осознанно задуматься о том, как работает ходьба: «Чтобы повернуть налево, мне нужно оттолкнуться туда… – и тут приходится сообразить: – …а чем же?» Зачастую только столкновение с особенно сложной проблемой заставляет нас углубиться в рефлексию и попытаться понять, как же остальная часть нашего разума справляется с задачами; в такие моменты мы обнаруживаем себя говорящими примерно так: «Мне нужно организоваться. Почему же я не могу сосредоточиться на важных вопросах, не отвлекаясь на несущественные детали?»

Как правило, только в такие моменты – времена, когда мы попадаем в беду – мы и приближаемся к пониманию того, как работают наши сознания, поскольку применяем наши ограниченные познания об этих механизмах, чтобы перенастроить или починить их. Парадоксально, что именно тогда мы говорим, что сбиты с толку, ведь нужно быть очень толковым и хорошо разбираться в себе, чтобы понять и сказать такое – в отличие от обычной бестолковости, которая даже этого о себе не знает. Но мы всё равно не любим и пренебрежительно отзываемся об осознании растерянности, не понимая, насколько высокая степень самопредставления для этого требуется. Это, скорее, означает только то, что сознанию не хватает глубины, и оно способно лишь на такое ограниченное понимание того, как всё работает. Так или иначе, даже наши наиболее «осознанные» попытки самоисследования всё равно не могут вырваться за пределы прагматичного магического мира символических образов, поскольку ещё ни одному человеку не удавалось при помощи самоанализа разобраться в своих программах, работающих на нижних уровнях.

Такова ирония «Истинных Имён». Хотя Виндж рассказывает научно-фантастическую историю, в сущности это реалистичное изображение наших собственных жизненных затруднений! Повторю ещё раз, что мы работаем с нашими сознаниями так же невежественно, как водим наши машины и движем наши тела, как участники этих футуристических игр управляют своими великолепными машинами: при помощи символов, образов и заклинаний – а также тайных личных имён. Наши части, которые мы зовём «сознаниями», сидят за когнитивными терминалами, пытаясь управлять великими и загадочными машинами разума не при помощи понимания принципов их работы, а просто выбирая имена из меню и списков символов, время от времени всплывающих на наших ментальных мониторах.

В сущности, если задуматься, иначе и быть не может! Что бы случилось, будь мы способны по-настоящему заглянуть в себя? Что может быть хуже ясного обзора всех триллионов нервных соединений? Учёные годами разглядывают фрагменты этих структур в мощные микроскопы, но так до сих пор и не преуспели в создании всесторонней теории того, что и как делают эти нейронные сети. Как сокрушительно было бы увидеть всю эту грандиозную сложность сразу!

Мистики утверждают, что есть и другие, лучшие способы рассмотреть сознание.