Злопамятный д'Артаньян относился к Лозену с презрением. Он конечно же не пошел, подобно другим придворным, к предприимчивому гасконцу с поздравлениями, когда спустя несколько месяцев было объявлено о его помолвке со старшей Мадемуазель. Но он также не произнес ни слова, когда король, желая избежать подобного мезальянса, стал настаивать на разрыве.

Эти двое в конце концов помирились в начале ноября 1671 года, то есть за несколько дней до ареста Лозена, «что весьма меня радует – пишет м-ль де Монпансье,– – ибо мне кажется, г-ну де Лозену было бы неприятно находиться под конвоем человека, которого он оскорбил».

«Правда, – добавляет она, – от д'Артаньяна трудно ожидать подлости даже в отношении его врагов, ибо это очень честный человек и заслуживает еще более высокой оценки и доверия, нежели то, которым дарит его король».

Утром 26 ноября в холодном дворе Сен-Жерменского замка вокруг кареты д'Артаньяна собрались сто мушкетеров в голубых плащах. К капитану подошел слуга и передал ему от Лувуа записку следующего содержания: «Я пишу Вам эти несколько слов только для того, чтобы просить Вас сообщить мне, не нуждаетесь ли Вы в чем-либо и есть ли у Вас все приказы короля, которые Вы считаете необходимым иметь, и все снаряжение, какое Вам нужно. Его Величество желает, чтобы Вы во всех подробностях сообщили ему все, что Вам удастся узнать от Вашего узника».

Нет, ничто не было забыто. Казначей министра только что выдал д'Артаньяну аванс в 11 тысяч ливров на дорожные расходы, все солдаты явились по приказу, лошади были оседланы, карета запряжена, все было готово к отъезду. Лейтенант лейб-гвардии г-н де Шазерон, всю ночь бодрствовавший подле арестованного, подошел к д'Артаньяну и передал узника под его охрану. Д'Артаньян любезно предложил Лозену сесть в карету. Потом он сам сел в нее вместе с Мопертюи и своим юным кузеном Пьером д'Артаньяном, теперь уже младшим лейтенантом гвардии. И – вперед! Окруженная когортой мушкетеров карета быстро покатилась в сторону Альп.

Первые четыре или пять лье Лозен, казавшийся очень подавленным, не разжимая губ, смотрел, как за окном проплывают хмурые ноябрьские пейзажи. Проезжая мимо Пти-Бур, где он едва не занял прекрасный замок старшей Мадемуазель, он вздохнул:

– Увы! Этот дом напоминает мне о том положении, в котором я находился всего год назад.

Видя, как он грустит, три его спутника попытались тогда завязать разговор, думая, что «это доставит ему удовольствие». Будучи, как любой уважающий себя гасконец, прирожденным болтуном, Лозен не заставил себя упрашивать. И вот уже, утратив былое высокомерие, его лицо оживляется и он рассказывает о своей беспокойной жизни при дворе, о своем невероятном приключении с кузиной короля. С этого момента его аудитория стала проявлять к нему «большое дружелюбие». Еще недавно бывший маленьким человеком, а потом ставший столь едким и столь опасным, теперь неожиданно превратившись в узника, Лозен оказался очаровательным попутчиком, кротким, любезным и бескорыстным. Чтобы не дать ему опять впасть в меланхолию, Мопертюи и д'Артаньян старались поддерживать разговор. Они расспрашивали его о его имении, о семье, вспоминали его военные кампании и «случаи, когда они оказывались вместе».

«Все знали, что он едет в таком великом отчаянии, что его старались ни на мгновение не оставлять одного, – сообщает г-жа де Севинье. – (...) Он говорил, что абсолютно не виновен перед королем и что его преступление состоит в том, что у него слишком могущественные враги. Что король ничего не объяснил, и это молчание вполне ясно показывает, чего стоит его преступление.