Он сам приготовил кофе по-турецки, принес сигареты, обернутые изысканной золотой бумагой, каких я раньше никогда не встречал, и сам перешел к делу, занимающему мое воображение, и, несмотря на то, что мне были известны его достижения, весьма в этом преуспел. Подобно Тавернеру, он обладал энциклопедическими познаниями и, казалось, объездил самые удаленные уголки земного шара. Я не мог не признать, что я просто получаю удовольствие. Прошло немного времени, и разговор постепенно перешел к оккультизму, к которому я не скрывал своего интереса, и тогда Джозефус начал расправлять свои перышки, сначала осторожно, как будто проверяя, выдержит ли лед, а потом, обнаружив, что я обладаю некоторыми познаниями в этой области и не приходится опасаться, что я окажусь слишком отягощенным моральными принципами, раскрыл свою душу.

— Трудность в подобных делах состоит в том, — сказал я, — что хоть и много можно услышать о теории этого предмета, крайне трудно получить что-нибудь осязаемое. Или люди, которые пишут и читают лекции на эту тему, не обладают никакими реальными знаниями, или же у них не хватает мужества применить их на практике.

Он клюнул на наживку, словно рыба.

— А, — сказал он, — вы попали в точку. Очень немногие обладают достаточным мужеством для практического оккультизма.

По его самодовольному виду я понял, где слабое место этого человека.

Джозефус минуту помедлил, как будто взвешивая, чего от меня можно ожидать, а потом заговорил, внимательно за мной наблюдая и подбирая каждое слово.

— Я полагаю, вам известно, — сказал он, — что даже очень малое совершенствование может привести к сверхъестественному восприятию?

Я был искренне удивлен и, должен признать, в душе польщен, так как материализм всегда для меня служил образцом косности. Потом я вспомнил, что Тавернер часто с улыбкой приводил эти же слова как открывающие дорогу шарлатанству, взял себя в руки и внезапно ощутил в себе силы яростно обороняться, поскольку это заставило меня увидеть, до какой степени Джозефус за столь короткий срок общения успел установить власть над моим воображением. Однако я сумел скрыть свое беспокойство и добровольно вернул ему инициативу.

— Парапсихологические явления не вызывают возражений, они весьма распространены, — сказал я, — но что меня действительно интересует, так это ритуальная магия.

Это было сказано наугад, и я увидел, что зашел слишком далеко, как это обычно со мной случалось, когда я опрометчиво пытался погрузиться в глубины оккультизма.

Джозефусу это не понравилось — почему, я не мог сказать, но казалось, он ускользает от меня в ментальном плане.

— Вы много знаете о ритуальной магии? — спросил он, пытаясь изобразить непринужденность, которой, я уверен, он не испытывал.

Я не знал, куда он клонит, и, не желая быть захваченным врасплох, последовал совету Марка Твена и выложил правду.

— Нет, — сказал я искренне, — не знаю. — И, поймав облегчение во взгляде Джозефуса, я мысленно добавил: «Как и вы».

Он заговорил опять, делая выразительные паузы после каждого слова.

— Если вы говорите это серьезно и готовы пойти на риск, я могу вам показать кое-что, о чем мало кто из живущих ныне людей может даже мечтать. Но, — продолжал он, и я увидел, что в его быстром мозгу зреет план нечестивого замысла, — сначала я должен вас испытать.

Я попросил его описать это испытание.

Все еще продолжая пристально меня рассматривать, очевидно, проверяя каждый шаг и готовый отступиться от своего намерения, как только я проявлю малейший признак беспокойства, он продолжал:

— Сначала я должен проверить, — сказал он, — ваши начальные медиумические способности, посмотрев, обладаете ли вы достаточной интуицией, чтобы уловить мои намерения относительно вас и довериться мне, не задавая вопросов.