Тогда Тавернер заговорил опять.

— Вы вызывали Совет Семи, и я, старший из Семи, пришел к вам. Вы можете меня узнать по этому знаку, — и он вытянул руку. На указательном пальце сверкнуло большое кольцо.

Я не думаю, чтобы в комнате находился кто-то из мудрецов, но члены ложи, которые, казалось, должны знать, стыдились признать свою неосведомленность, а рядовые и пешки, естественно, последовали за ними.

В комнате стояла мертвая тишина, которая внезапно была нарушена шелестом одежды. Фигура, сидевшая на третьей скамье слева от меня, поднялась, и когда она заговорила, я услышал голос Мэри Мак-Дермот.

— Я прошу простить меня за отсутствие веры, — сказала она. — Это я вызывала Совет Семи, потому что я считала, что его не существует. Но я сознаю свою ошибку. Я вижу силу, и я признаю ее. Ваше лицо говорит мне о вашем величии, вибрации вашей личности говорят мне о вашей искренности и великодушии. Я признаю, и я повинуюсь.

Тавернер повернулся к ней.

— Как могло случиться, что вы считали Совет Семи несуществующим? — спросил он своим звучным голосом.

— Потому что назойливость моего мужа встала между мной и моим уважением к Ордену. Потому что его молитвы и призывы к святым, как тучи, закрывали от меня свет лица Учителя, так что я не могла видеть его великолепия и считала его вульгарным сластолюбцем и шарлатаном, пользующимся нашей доверчивостью.

— Дочь моя, — сказал Тавернер, и голос его звучал очень мягко, — веришь ли ты мне?

— Верю, — воскликнула она. — Я не только верю, я знаю. Это вас я видела в своих снах, вы и есть Великий Посвященный, которого я всегда искала. Учитель Джозефус обещал, что приведет меня к вам, и он сдержал свое слово.

— Приблизься к алтарю, — приказал Тавернер.

Она подошла и непроизвольно преклонила перед ним колени. Она коснулась лбом золотого анка, и я заметил ее колебания при этом прикосновении.

— Из Нереального отведи меня в Реальное. Из Темноты перенеси меня в Свет. Очисть меня от скверны и осени меня, — донесся глубокий звучный голос. Затем он взял ее за руку, поднял и отвел на помост позади меня.

Тавернер вернулся к алтарю, занял свое прежнее место и обвел взглядом комнату. Затем из-под своей ризы он достал странно отделанную металлическую коробочку. Он открыл ее с одной стороны, достал оттуда горсть белого порошка и рассыпал его по алтарю в форме креста.

— Нечистый, — сказал он, и его голос был похож на звонящий колокол.

Он открыл коробочку с другой стороны, достал горсть золы и тоже высыпал ее на алтарь, запачкав его белый полотняный покров.

— Нечистый, — сказал он опять.

Он протянул вперед свой анк и его концом потушил лампу, которая освещала алтарь.

— Нечистый, — сказал он в третий раз и, когда он сделал это, все ощущение силы, казалось, покинуло комнату и она стала плоской, обычной и довольно безвкусной. Один Тавернер казался реальным, все остальное было как будто вымышленным. Он казался живым человеком в комнате, заполненной восковыми фигурами.

Он повернулся. Я встал, и мы, с молодой женщиной между нами, покинули комнату, погруженную в мертвую тишину. Я тихо закрыл за нами дверь и, найдя в замке ключ, из предосторожности повернул его.

В затемненном холле, где от полной темноты спасали только проникающие через круглое окно над дверью лучи уличных фонарей, Тавернер заглянул в лицо сбитой с толку молодой женщины. Она откинула назад свой капюшон, и ее блестящие волосы в беспорядке рассыпались вокруг ее лица. Он положил руку ей на плечо.

— Дочь моя, — сказал он. — Вы не можете идти вперед иначе, чем выполняя свой долг.