– А заодно крупный и мелкий скот и домашнюю птицу! – окончил героические наставления Хродар, чем вызвал одобрительный смех людей постарше и поумнее.

Рерик усмехнулся. За что он ценил своего ярла – за умение найти правильный подход к людям.

Гудлейв конунг проводил Рерика и Анунда с их людьми до кораблей и подождал, пока все отплыли. Сигвару он больше не видел: должно быть, забилась в шатер на корме Рерикова «Змея» и не хотела показывать людям свое заплаканное лицо. Долго еще ему не удавалось уговорить фру Торгерд и Хильду вернуться в усадьбу: они все смотрели туда, где исчез за скалой возле устья фьорда последний корабль, и все махали рукой, будто Рерик мог увидеть их из такой дали. По лицу фру Торгерд текли слезы, и Гудлейв не мог бросить тетку одну на берегу: ведь она рассталась с младшим сыном, и тоже, возможно, навсегда.

Когда они наконец вернулись, в усадьбе показалось непривычно тихо и пусто. Все домочадцы были на месте, но за обычную работу никто не принимался, у всех опускались руки, как после буйной попойки.

– Давайте, принимайтесь за дела! – распорядился конунг. – Повеселились, теперь время поработать. Не всем же совершать подвиги, кому-то надо и о хозяйстве позаботиться. Гаук, тебя это тоже касается. Вон то колесо мне самому убрать?

Постояв немного во дворе и посмотрев, как работники принимаются за наведение порядка, он глянул было на дверь девичьей. Самому ему туда заходить было неприлично, особенно среди бела дня и у всех на глазах. Но рунную кость из постели норвежки пора вынимать. Геллир обещал, что когда кость будет убрана и руны соскоблены, девушка через несколько дней поправится. Но слишком быстрого ее исцеления конунг не желал: тогда она, чего доброго, сможет догнать ушедших.

Дверь девичьей открылась, и на пороге показалась бабка Рагнхильд. У Гудлейва вдруг неприятно кольнуло сердце при мысли, что никогда уже он не увидит на этом пороге Сигвару. Все-таки он был к ней привязан и даже порой думал, что не будь она рабыней, ему вполне подошла бы такая жена. По крайней мере, свою будущую жену он невольно воображал похожей на Сигвару, только более знатной, с богатым приданым, мудрой, сведущей в разных делах, а не только в шитье и ткачестве. Ну и еще более покорной и менее склонной иметь обо всем собственное мнение.

– Как там йомфру? – спросил Гудлейв.

– Не так уж плохо, как можно было ожидать, – неприязненно ответила старуха.

– Отлично! Твои новости меня радуют. Не ошибусь, если предположу, что в ближайшие дни ей станет еще лучше.

– Это ты, родич, правильно сказал, – язвительно подтвердила старуха. – С каждым днем ей будет становиться все лучше и лучше.

– А как там Свейн? Не плачет?

– Нет. Спит.

– Ты присматривай за ним. Пока Халла не привыкнет, что у него больше нет матери и она не должна спускать с него глаз, я надеюсь, ты присмотришь за ней.

– Не беспокойся. За твоим сыном хорошо будут смотреть.

– Благодарю тебя, королева. Я знал, что смогу на тебя положиться.

Вынуть рунную кость из постели Гудлейв намеревался следующей ночью, при помощи Халлы, жены Ари – той женщины, которая в свое время подложила кость по его поручению и которой была доверена должность няньки маленького Свейна. Но еще в этот же день, ближе к вечеру, Халла сама прибежала к нему в гридницу.

– Конунг! – Женщина смотрела на него вытаращенными глазами и не решалась огласить свою поразительную новость. – Конунг! Там…

– Что – там?

– Там… Йомфру… Норвежская йомфру…

– Что? – Гудлейв обеспокоенно вскочил с места.