Теодрада, кроме обычно сопровождавших ее Адель и Рагенфредис, привела из девичьей и всех четырех дочерей Альдхельма. Рейнельда, Ита, Ландрада и последняя, десятилетняя Хатльвинда рядком сидели на скамьи возле графини, чинно сложив руки. Все четыре были очень миловидны, и даже Анунд то и дело бросал на двух старших заинтересованные взгляды, безотчетно подкручивая ус, заплетенный по свейскому обычаю в тонкую косичку.

– Я посоветовался с моим уважаемым родичем, эделингом Эвермодом, – после приветствий заговорил Альдхельм. – Он одобрил мои намерения отныне жить в мире с тобой, граф Харальд, с твоим братом Рериком и всей вашей семьей. Если будет на то ваша воля, то я буду рад отдать мою старшую дочь в жены твоему брату Рерику. Для нас честь породниться с родом датских конунгов, а также, благодаря графине Теодраде, с королем Карлом и королем Лотарем.

– Я благословлю этот брак. – Эвермод тоже кивнул. – И хотя я могу не дожить до того времени, когда сыновья ваши станут взрослыми, я надеюсь, что они помогут возродить древнюю славу фризов. Твой сын, граф Рерик, рожденный от дочери моего рода, происходящий от корня кюнинга Радбода, будет иметь такие права на власть во Фризии, каких не имеет никто другой.

Харальд и Рерик невольно переглянулись. Старый фриз обещал им мощную поддержку, благодаря которой они смогут как следует утвердиться в этой земле. И ему можно было верить, потому что он сам выигрывал не меньше. Мало того, что его родственница будет почти королевой. Она произведет на свет ребенка, поддержку которому в будущем окажут как христианские короли, так и все знатные эделинги.

– Ваш сын будет достоин носить славное имя Радбод, – величественно добавил Эвермод, подтвердив тем самым мысли Рерика.

Среди родичей Эвермода Рерик не знал никого, кого звали бы Радбод. Старинное родовое имя не давали новорожденным, потому что в нынешнем своем положении они не могли носить королевское имя. Но тот, кто все же получит его, в глазах фризов – да и не только фризов – станет истинным кюнингом Фрисландии. А это не только почетно, но и опасно…

Однако о будущей опасности для своих не рожденных еще потомков Рерик сейчас не думал. Эвермод принес ему весть о победе. Тем же вечером, в присутствии знатных фризов и норманнских ярлов, Харальд объявил об обручении своего брата Рерика с Рейнельдой, дочерью Альдхельма. Вся ее родня тоже присутствовала и держалась как нельзя более учтиво.

Единственное, что насторожило Рерика, был перехваченный им взгляд Элланда. Сын Альдхельма взглянул на него со скрытым торжеством, будто тоже одержал победу. И это было странно.

Однажды утром Рерик наткнулся на Хедина, хирдмана из своей ближней дружины. Тот подбрасывал на ладони какую-то монету.

– Посмотри, конунг. – Завидев Рерика, Хедин поймал монету, шагнул к нему и показал ладонь. – Ты такое видел?

Рерик взял монету в руки. Она была довольно крупной, вдвое крупнее привычного франкского денария, и вдвое тяжелее, насколько он мог определить без весов. Вместо обычных изображений – креста, храма, латинской надписи – на этой монете было тролль знает что: какие-то круги и то ли надписи, то ли узоры из непонятных значков.

– Что это? – Рерик поднял глаза на Хедина.

– А эта баба свейская… ну, то есть благочестивая госпожа Катла, такие нищебродам раздает. У нее таких полно, целый мешок. Сигвид спрашивал, откуда, она сказала, к ним на Бьёрко такие стали привозить в последнее время с Восточного пути. И много, говорит, привозят. Оттого свеи и зачастили, говорит, на Восточный путь, и ее отец туда ходил, и муж покойный. У тамошних славов берут меха, мед и вот это серебро. Называется дири… дере… дьюрсхейм, вот! Хотя не пойму, где здесь звери… – Он еще раз в недоумении оглядел монету, выискивая на ней отсутствующие изображения зверей.