Истины ради отметим, что некоторые историки утверждают другое: два человека, какой бы удивительной силой они ни обладали, не могли утащить четыре пушки при непосредственном «контакте с противником». Да разве в этом дело? Нам гораздо интереснее те чудеса силы и геройского духа, какие проявили эти русские воины. А что эти чудеса были — сомневаться не приходится.

В царствование Екатерины Алексеевны на хуторе по названию Веревки, что в Конотопском уезде, случилось приятное событие — у местного помещика и дворянина Костенецкого родился сын. Нарекли его Василием. Мальчик, словно герой из сказки, рос не по дням, а по часам, быстро обогнал сверстников по размаху плеч и по уму. И как святой из старинных житий он был безмерно добр.

Гришуня, постращай мальца хоть ты,— взывала мать Василия к мужу.— Опять отчудил Васятка. Встретил вечор на околице нищего и отдал ему свою плисовую куртку.

Стала его журить, куртка, мол, совсем новая, к троицину дню сшитая,— а он мне в ответ: «Мамочка, не серчай! Ведь нищенький совсем застыл, холодно на вечерней заре было...»

Костенецкий-старший откладывал в сторону номер «Санкт- Петербургских новостей» и умиротворяюще басил:

— Да бог с ней, с плисовой курточкой! Новую сошьем. Скажи лучше Глаше, пусть из погреба молока подымет крынку. Что-то пить хочется, да Васятке кружечку налей. Для развития хорошо.

— Твоего Васятку разве сыщешь? Опять с хуторскими в войну играет.

— Быть Васятке генералом! — пророчески говорил отец.

По семейным преданиям Костенецких, их предки еще в допетровские времена жили в заднепровской Малороссии, были богаты, характер имели независимый. Крепко держались православия, что не нравилось соседям-помещикам, перешедшим в католичество. Отсюда и пошли беды...

Один из Костенецких за свою непоколебимость в, православии и приверженность к России был казнен в Варшаве. Из его груди палач вырвал сердце, изображение которого с двумя пронзающими стрелами стало гербом Костенецких.

Вдова казненного, с двумя малолетними сыновьями спасаясь от преследований, бежала в Россию, поселилась в южных землях.

...Костенецкий-старший, сам человек недюжей силы, уважал ее в других и в своем сыне особенно. Когда Василий возрос, выбор был сделан.

— Такому детине быть воином,— изрек отец, и это решение, несмотря на обильные слезы матери, стало окончательным.— Собирайся-ка, сынку, в Петербург...

Так Василий оказался в Инженерном корпусе. Здесь среди сверстников он выделялся острым умом, крепкой памятью и непомерным ростом, превосходя всех чуть не на голову.

Соученики хоть и улыбались при этом, но с должным уважением называли его «Василием Григорьевичем», а начальство произвело в капралы. Но здесь судьба сыграла с ним шутку.

Среди кадетов корпуса был подлиза и наушник Лешка Аракчеев. С маленькими бегающими глазками, мясистым носом, сутулый заморыш с вечным насморком и гнусавым голосом, он сразу не понравился Костенецкому. Он стал «воспитывать» его вполне в духе того времени — кулаком пытаясь избавить Аракчеева от пороков. К сожалению, этот «педагогический» прием вновь себя не оправдал.

Пройдет не так много лет, и уже граф Алексей Андреевич Аракчеев, автор проекта пресловутых «военных поселений», который не могло вспоминать без содроганий целое поколение русских людей, отыграется

на Костенецком за былые обиды...

А пока что восемнадцатилетний Костенецкий стал штык- юнкером. Возле стен Очакова он творил подлинные чудеса силы и храбрости, старые бойцы приглашали его к своему костру:

— Откушать из котла и водки выпить!

Щи и кашу юноша уничтожал за троих, от водки неизменно отказывался:

— Батька не баловался и мне не велел!

Бойцы соглашались:

— Это верно, батьку слухать надо.