Работа легкая, в постоянном общении с людьми — мне это очень нравится. Это большая радость — общение с различными людьми — от простого брата-крестьянина до важного генерала. У меня со всяким разговор получается.

Я еще не сказал вам о том, что постоянно учился. Ворохами приобретал книги для самообразования, читал художественную литературу, прямо-таки был потрясен «Преступлением и наказанием» Федора Достоевского. Раз пять перечитывал, многие страницы помню почти наизусть — память у меня цепкая.

Мне удалось сдать нелегкий экзамен на право ухода за паровыми котлами, и я стал старшим истопником парового отделения. Эта должность была почетной и довольно высоко оплачиваемой. С материальной нуждой было покончено.

И работа мне пришлась весьма по душе. Я теперь жил на колесах. Наш пассажирский состав ходил по линии Петербург— Москва. Наблюдаешь между делом за природой в окошке, дышишь воздухом, напоенным ароматом лугов и трав,— и так хорошо на душе делается!

Едва прибывал наш состав в Белокаменную, как я, сдав вахту, спешил на арену барона Кистера. Здесь проводил тренировки, которые своей азартностью больше походили на состязания.

В то время в Москве была пора расцвета тяжелой атлетики — многие имена гремели! Москвичи все резались на рекордах с петербуржцами. Бывало, приду на арену к Кистеру и начинаю дразнить москвичей:

— Вы, говорю, ребята не слабые, но вам до наших далеко! Скажем, Железный Самсон или вот «малютка» Людвиг Чаплинский, тут вашему Дмитриеву-Морро делать нечего, побьют они его.

— Да что ты все про других — про себя скажи, на что годен?— со смехом говорил иной раз Кистер.

— Пожалуйста,— отвечаю.— Когда у вас соревнования? На той неделе в субботу? Очень хорошо! Как раз буду в Москве.

В субботу участвую в соревнованиях — срам! В поднятии тяжестей плетусь в хвосте, а в борьбе и вовсе последнее место.

— Хвастливого с богатым не сравнишь!— смеются мои соперники.

Дело в том, что мои переезды мало содействовали регулярным тренировкам, а про соблюдение режима и вообще говорить не приходилось, день перемешался с ночью. Но преодолел себя, начал и на стоянках заниматься гирями. Пассажиры собирались на мои тренировки глазеть. Пусть смотрят, за показ деньги не просим, со зрителями даже вроде азартней!

Улучшил я свои результаты- В 1899 году я выиграл почти все самые крупные состязания.

Побеждал дважды в состязаниях Велосипедно-атлетического общества, причем взял главный I приз «Его Императорского Высочества Великого князя Николая Николаевича»— тут все сильнейшие гиревики были представлены. Затем выиграл III приз на Всероссийском чемпионате. Газеты без конца печатали мои портреты, меня узнавали на улице —«чемпион идет!».

Все это льстило самолюбию.

— Пора тебе, брат, от парового котла на артистическую дорогу переходить — говорили мне и барон Кистер, и Ваня Лебедев, и доктор Краевский.

Очень мне было жалко бросать паровоз, да и бригада у меня подобралась отличная — но что делать? Совмещать рейсы с регулярными тренировками нет возможности, а молодость ведь быстро промелькнет! Но жребий был брошен... Уволился я с Николаевской железной дороги.

Для начала следовало выбрать псевдоним — такова традиция, да подыскать место работы. Недолго размышляя, я назвал себя «Россовым» — это дань привязанности к русской поэзии. Мои любимые строки — державинское: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс...»

Для начала я поступил на работу в сад Рейтера в Озерках, а затем переехал в известную «Аркадию» в Петербурге.