Дети, видевшие все это, жалобно заплакали. Женщины начали требовать:

— Прекратите, не дело ребенка мучить!

Петров зло усмехнулся:

— Правильно, детишек жалеть надо! Пусть мои деньги отдадут, а мальчишка может и не делать «железный шарфик». Да и не выйдет у него ничего!

— Ну чего смотришь!— цыкнул на оробевшего Шуру отец.— Не плоше других! Давай закручивай...

Шура покорно взял полосу, подобие которой он видел на книге о святой инквизиции, и стал медленно стягивать ее вокруг шеи.

— Потуже давай, потуже!— вертелся рядом Петров.— Хитрить не надо!— и начал наглухо стягивать смертоносную полосу вокруг ребячьей шеи. Алыми струйками потекла по груди кровь. Мальчуган стал бледным, казалось, вот-вот он оступится, упадет наземь, и тогда все для него будет кончено. Навсегда.

Отец заволновался, заглянул в глаза ребенка: живой пока? А не проиграем ли заклад?

— Помогать нельзя!— суетился Петров.

С непостижимой уму настойчивостью, присущей исключительно могучим натурам, когда от них требуется проявление нечеловеческой воли, мальчуган разогнул полосу и только тогда, роняя на утоптанную землю капли крови, рухнул как подкошенный.

— Победил Александр Засс! — ликуя, вновь объявил счетовод.

Это была первая победа.

Еще год прошел в крестьянских трудах и бесконечных тренировках. Думалось, недалек тот день, когда начавший быстро взрослеть Александр Засс выйдет на арену цирка, сразится с самыми знаменитыми богатырями.

Но вот, казалось, все надежды рухнули. Однажды отец сообщил свое решение:

— Поедешь в Оренбург для учебы на помощника паровозного машиниста!

Сказал как отрезал!

Жизнь вновь делала крутой поворот.

Ни слезы матери, ни доводы соседей не смягчили сурового родительского нрава.

Последними его словами были:

— Если хочешь быть человеком, выброси дурь из головы. Старайся на железной дороге, большим человеком когда-нибудь станешь — паровозным машинистом!

Оказавшись дождливым, промозглым осенним днем в Оренбурге, Шура пошел не в железнодорожную контору, а в цирк. Благо уже на вокзале пестрели афиши: «Гастроли цирка Андр- жиевского».

И снова восторгался Шура забавным клоуном, ловким жонглером, дрессированными лошадьми, всей праздничной пестрой обстановкой представления.

На деньги, выданные отцом для прожития, Шура приобрел еще один билет на другое представление — на первый ряд! Оно стало счастливым — на арену вышел старый знакомый, силач-бородач, который в Саранске помог Шуре согнуть прут,— Кураткин.

Встретились они после выступления.

— Ты парень толковый!— похвалил Кураткин.— Иди к директору, скажи, что я рекомендую — будешь у нас служить.

— Меня? В цирк?— Глаза у Шуры радостно заблестели.

— Именно тебя! Андржиевский двумя руками за тебя ухватится.

Директор действительно принял на службу Шуру, но не артистом:

— Чернорабочим! Делать все, что прикажут: чистить клетки и лошадей, таскать реквизит, зазывать публику...

Шуру не удивишь грязной работой: все у него в руках так и горело! Но и было у него настоящее большое счастье — Кураткин взял его к себе в ассистенты. Шура подносил ему во время выступления гири и штанги, демонстрировал зрителям подковы, с которыми Кураткин запросто расправлялся. Дошло до того, что он на пари со зрителями ломал их

сразу по две штуки. Большая сила в кистях была у него!

Шталмейстер не без игривой ноты представлял Кураткина публике:

— «Король подков»...

Но в остальных силовых номерах Кураткин был не очень силен.