Исходя из этого, стоицизм подразумевает формирование человека, живущего в согласии с миром, человека, который не сгибается и не дрожит перед слепой неизбежностью: не пасующего перед трудностями эпикурейца, эгоистически ограничивающегося организацией удовольствий, которые он может получить от жизни; не строптивого, полного презрения к жизни паразита, такого как киник; не бунтаря, восстающего против мира, в котором он не находит себе места, не желая признавать, что мир этот ни непознаваем, ни абсурден. Человек стоиков — это человек, который благодаря тройственному знанию — метафизическому, физическому, этическому, — достигает величия души, позволяющего ему преодолевать все жизненные ситуации или, вернее, во всех жизненных ситуациях преодолевать самого себя. Этот человек способен на великие деяния, если природа и обстоятельства предоставят ему случай их совершить, но он умеет хранить достоинство и в обыденной жизни, и даже в невзгодах и страданиях, ибо во всех отношениях занимает в мироздании первенствующее положение.

Чтобы доказать или проявить свои качества, человеку стоиков не надо принадлежать к какому-либо закрытому сообществу, нации, классу или касте; он — частное выражение универсализма.

Так что эта философия должна была прекрасно подойти Римской империи, многонациональному сообществу людей, стремящемуся к идеалу всеобщей законности и мира и в то же время строго структурированному и иерархизированному, начиная с самого императора, высшему проявлению человеческого порядка. Что не означает, что римляне времен империи жили всегда и только в соответствии со стоической моралью, вовсе нет! Однако на протяжении нескольких столетий она служила им эталоном поведения.

В эту эпоху, которую по некоторым параметрам можно рассматривать как апогей истории человечества, все великие примеры для подражания — Плутарх, Цицерон, Сенека, Эпиктет — были стоиками. Все римляне, в том числе и самые высокопоставленные, вскрывшие себе вены или выпившие яд, чтобы не дожидаться неизбежной кары или немилости, были стоиками и последователями Зенона, который, как говорят, предпочел умереть, отказываясь от пищи, утверждая, что его смерть соответствует порядку вещей. Надо, правда, сказать, что было ему тогда девяносто восемь лет! Его школу называли «матерью неустрашимой свободы».

По крайней мере один раз стоическое совершенство будет воплощено в самой прекрасной и возвышенной форме на самой высшей ступени римского мира в липе императора-философа Марка Аврелия.

Однако киприот Зенон Китайский не только дал римской цивилизации философское обрамление. Он сделал гораздо больше: он приуготовил наступление христианского миропорядка.

Самим универсальным характером своего учения, предложением стремиться к идеалу совершенства, призывом к признанию высшей воли некоего создателя и устроителя Вселенной, Зенон предрасположил средиземноморский мир к приятию идеи единобожия. «Кесарю кесарево» — это мог произнести и стоик. Гимн Зевсу, написанный Клеанфом, первым последователем Зенона, — это тот же «Отче наш, иже еси на небесех». И понятие свободы выбора неявно присутствует во всей этой философии.

Евангельская проповедь не смогла бы столь широко распространиться в античном мире, если бы путь ей не проторил стоицизм.

На заре христианства Кипр облагодетельствовал Историю еще одним замечательным вкладом, еще раз выступив в роли перевалочного пункта на пути цивилизаций.

Один из первых распространителей нового вероучения, неразлучный спутник апостола Павла, Варнава был родом с Кипра. И очень может быть, что сохраненные им на родине связи стали причиной того, что совет Антиохийской церкви выбрал Кипр целью первого миссионерского похода апостолов в языческие страны.