Собаки лежат весьма тихо, но в случае голода объедают все ремни, узды... и прочие санные приборы... когда погода застанет на чистой тундре... тут какого-нибудь бугорка ищут и под него ложатся, а чтоб не занесло и не задушило снегом, то каждую четверть часа вставши отрясаются».
Самая опасная езда — по речному льду: «по самым узким закраинкам, а буде обломятся или санки в воду скатятся, то нет никакого спасения».
Весной 1738 года, пока ещё не сошёл снег, Крашенинников съездил, на крайний юг полуострова, доехал почти до мыса Лопатка, побывав на горячих ключах у Курильского озера. Его поразил «оазис тепла» вокруг горячих ключей: в окружении глубоких снегов на зелёном лугу цвели фиалки, а в озёрах в клубах пара плавали утки и лебеди, не улетавшие из этих благодатных мест на юг.
В истоках реки Семячик Крашенинников наблюдал, как «... горячий пар выходит с великим стремлением и шум воды клокочущей слышится... пар идёт столь густой, что в семи саженях человека не видно».
Своего помощника Степана Плишкина с толмачом Крашенинников отправил разведать «Курильскую землицу» — острова, видимые с крайнего южного мыса Камчатки. Плишкин вышел к заострённому «клюву» полуострова — мысу Лопатка и сплавал на два самых северных острова Курильской гряды. Всё, о чём он рассказал, Крашенинников включил в свой отчёт академикам, посланный в Якутск в 1740 году, на третьем году камчатского путешествия. Вместе с отчётом отправил четыре ящика собранных научных коллекций. Он ожидал получить с кораблём, пришедшим в Большерецк из Охотска, жалованье за прошедшие годы, но ничего не поступило.
Сами же академики так и не приехали. Они прислали астронома Делиля де Кройера и зоолога Георга Стеллера, адъюнкта экспедиции Беринга. Кройер ни в Сибири, ни на Камчатке практически ничего не сделал. Стеллер перед тем, как поехать в Сибирь, учился в Германии, преподавал ботанику в школе и служил врачом у архиепископа Феофана Прокоповича, близкого Петру I. Как натуралист он путешествовал в Забайкалье, а осенью 1740 года через Якутск и Охотск добрался до Камчатки. Ему, своему начальнику, и сдал Крашенинников все материалы, сам же зимой 1740 года совершил последнюю поездку — на камчатский север, где обитали коряки: изучил особенности их быта, приёмы охоты, рыболовства, даже язык и народные поверья и сказания. В декабре Крашенинников направился в Верхнеколымский острог, где наблюдал извержение («возгорание», по его словам) Толбачинского вулкана, подробно описал увиденное и вернулся в Нижнекамчатский острог.
В начале февраля 1741 года Крашенинников покинул его и ровно через месяц был уже в Большерецке. Потом проводил Стеллера на восточный берег Камчатки, где на берегу Авачинской бухты Витус Беринг основал город Петропавловск, — оттуда два его корабля вышли в плавание на поиск берегов Америки. Сам Крашенинников вернулся в Большерецк и 28 мая 1741 года отбыл в Охотск. Через два месяца он был в Якутске, там женился на родственнице местного воеводы Степаниде Ивановне Цыбульской. С ней съездил в Иркутск за грузом и деньгами для экспедиции Беринга и, только сдав всё это воеводской канцелярии, 4 июля смог начать путь в Петербург.
Догоняя ранее выехавших из Иркутска Миллера и Гмелина, Крашенинников спустился по Ангаре на Енисей. 23 сентября он был в Тобольске, но обоз академиков догнал только на Урале, в городке Верхотурье.
В Петербург академический отряд прибыл в феврале 1743 года. Ровно 10 лет продолжалось путешествие. Как подсчитал сам Степан Петрович, им было пройдено 25 773 версты.
Профессор натуральной истории
Через два года после возвращения на том же заседании Академии наук, на котором адъюнкт Михайло Ломоносов произведён был в профессора, студенту Крашенинникову присвоили звание адъюнкта. Вскоре он был назначен помощником заведующего Ботаническим садом при Академии наук, а потом и заведующим. |