Прибыв на остров, груманланы строили избу, баню, расставляли капканы на песцов или охотились на оленей, тюленей, белых медведей. Когда Грумант погружался во тьму полярной ночи, всякая охота прекращалась, начинался тяжёлый период зимовки. Люди собирались вокруг «жирника» — большой плошки с ворванью, рассказывая друг другу легенды о Груманте, слагая песни, завязывая и развязывая узлы на верёвках, — всё для того, чтобы как-то противостоять гнетущей бесконечной ночи, томительно однообразному течению времени, страшной цинге. Только не спать постоянно, не предаваться бездеятельности, сохранять силу духа...

В это время и создавался оригинальный грумантский фольклор. Свирепый местный пёс был хозяином острова, его окружали одиннадцать сестёр старухи-цинги, которые являлись морякам во сне в виде жён и невест, оставленных на южном берегу океана. Зимовщиков тянуло в сон, они искали уединённых мест, и здесь их приканчивала старуха-цинга, а грумантский пёс пожирал трупы.

Но действительность порой оказывалась не менее страшной. Всю Европу обошло составленное членом Петербургской академии наук Петром ле Руа описание вынужденной шестилетней зимовки четырёх русских матросов. Это случилось в 1743 году, когда судно с 14-ю груманланами было затёрто льдами вблизи Малого Беруна. В живых остались четверо: штурман Алексей Химков и три матроса, Иван Химков, Степан Шарапов и Фёдор Веригин. Без продуктов, без одежды, одно ружьё с двенадцатью патронами... Не истратив ни одного из них зря, моряки со временем изготовили себе новое оружие: лук из корня ели, принесённого морем, из железного крюка, снятого с доски, найденной на берегу, сделали наконечники для стрел и рогатины (для медвежьей охоты). Жилы натянули как тетиву на лук. С этим первобытным оружием моряки охотились на оленей, медведей, песцов. Единственной пищей было мясо без хлеба и соли все 75 месяцев. Одежду шили из оленьих шкур, которые по нескольку дней мяли руками, вместо ниток применяли медвежьи жилы, иглами служили обточенные и снабжённые «ушками» гвозди из досок, найденных на берегу. В центре острова нашли глиноподобную породу и из неё сделали плоский сосуд для жирника. Огонь высекали из кремня...

До спасения, пришедшего совершенно случайно, не дожил только Фёдор Веригин — он отказывался пить горячую оленью кровь, мало двигался, был слаб духом, — и цинга скосила его.

Спасение пришло в августе, его «принесли» свои же, архангельские груманланы. Как и судно «робинзонов» шесть лет назад, их корабль был отнесён ветром к Малому Беруну, и мореходы заметили на берегу огонь.

...Десятки кораблей заходят каждое лето в самый большой залив Шпицбергена — Ис-фьорд. Путь их проходит мимо базальтового мыса, открывающего вход в бухту Грен-фьорд, где расположился посёлок Баренцбург. На морских картах штурманов всех стран в этом месте значится «мыс Старостина», так оно названо по предложению шведского полярника А-Э. Норденшельда. Именно он обнаружил остатки русского поселения у входа в Грен-фьорд и поставил скромный обелиск из камней в память о русском охотнике.

«Патриарх Шпицбергена», «король Свальбарда», «богатырь-философ» — так называли во второй половине XIX века этого человека, ставшего известным всей Европе. Когда Старостин, вологодский крестьянин, подал в 1871 году прошение о получении преимущественного права охоты на Шпицбергене, он ссылался на то, что предки его плавали на Грумант ещё до основания Соловецкого монастыря, то есть в первой половине XV века.