Сарычева отговаривали ехать в Охотск в самый разгар суровой зимы, но он, запасшись продуктами на два месяца и «тёплым оленьим платьем», отправился 22 января с верховыми и вьючными лошадьми. Проводники-якуты вели их, связанных по десять, друг за другом. Для переговоров с якутами и тунгусами взят был казак, знавший оба местных языка. Ночевали в юртах у зажиточных якутов, назначенных в каждом улусе старшинами («князьками»). Сарычев писал, что «гостеприимство у якутов есть первая добродетель: не успеешь приехать к селению, как они уже встречают, помогают сойти с лошади и ведут в юрту, раскладывают большой огонь, снимают с приезжего платье и обувь, очищают снег и сушат... и стараются услужить сколько возможно».

Путь был нелёгкий: ехали верхом с утра до вечера, ночевали в снегу, защищавшем от беспощадного мороза. Но скоро и верхом на лошадях, утопавших по брюхо в снегу, ехать стало невозможно. Пришлось сменить транспорт: Сарычев въехал в Охотск на нартах, запряжённых собаками.

Выяснив, что пригодных для плавания кораблей в охотском порту нет, он вместе с начальником города Кохом отправился на лыжах по окрестным лесам искать корабельную древесину. Прошли больше семидесяти вёрст и нашли урочище с прекрасным лесом, которого должно было хватить на строительство двух экспедиционных судов. Заготовленный лес решили перевозить к Верхнеколымскому острогу на берега реки Ясашной, впадающей в Колыму.

На Колыме и Чукотке

Огромный караван — сотни навьюченных лошадей в сопровождении казаков и участников экспедиции — тронулся в путь. Пересекли горную страну между Колымой и Индигиркой, один из хребтов которой впоследствии был назван именем Сарычева. С реки Момы, бассейна Индигирки, перешли в верховье притока Колымы — Зырянки, оттуда совсем недалеко до Верхнеколымского острога, основанного при впадении в Колыму реки Ясашная. Один из двух кораблей, построенных на Верхней Колыме, так и назвали — «Ясашна». Другой получил имя научного наставника экспедиции Петра Симона Палласа.

Строительство продолжалось всю зиму, а она была в этих местах, близких к «полюсу холода», очень суровой. Столбик окрашенного спирта в термометре опускался ниже сорока градусов (при такой температуре ртуть превращалась в камень). Сарычев отмечает в дневнике: «И стужа была несносная, так что захватывало дыхание, выходящий изо рта пар мгновенно превращался в мельчайшие льдинки, которые от взаимного трения производили шум, подобный небольшому треску».

В середине мая, когда река освободилась от ледяного покрова, спустили на воду оба судна — сначала «Паллас», а потом и «Ясашну». Взяв запас продовольствия на семь месяцев, 25 мая оба корабля пошли вниз по Колыме к Северному Ледовитому океану. Через неделю они достигли устья реки Омолон. На одном из его притоков, Омолонской Мангазейке, стояли развалины постройки первопроходцев этих мест; неведомые люди проплыли с Лены на Колыму по Ледовитому морю и по Колыме — к Омолону и его верховьям.

У впадения в Колыму двух рек — Большого и Сухого Анюя — путешественники были свидетелями массовой переправы через реку большого стада диких северных оленей. Олени кочевали к морскому побережью, спасаясь от комаров (в конце лета они будут возвращаться обратно).

Юкагиры используют миграцию оленей для охоты, и Сарычев описал впечатляющую картину боя оленей, плывущих через реку. Участники экспедиции тоже провели заготовку мяса, которым им не удалось запастись до отъезда в Нижнеколымске.

По берегам Колымы попадались следы пребывания здесь первопроходцев: зимовье Шалаурова, пытавшегося пройти из устья Колымы к Берингову проливу на судне «Вера. Надежда. Любовь». Оно было построено через 30 лет после того, как Дмитрий Лаптев поставил свой маяк в устье Колымы. Маяк сохранился: прошло не так уж много времени — всего полвека.