— Тогда ведь получится не она, а другая, — возразил Рустам.

— Восемь лет ты учишься у меня, а все еще младенец! — покачал головой Хватамсач. — Нарисуй красавицу, но в ее одежде, и она поверит, что сама такова… — Старик снова посмотрел на изображение Махзаи. И совсем тихо сказал: — Всегда так было. В красоте истина!

Рустам вдруг почувствовал себя счастливым. Ему удалось задуманное. Не напрасно он ходил по горным деревням в поисках красивой девушки. Не напрасно прятался в саду по утрам, когда Махзая подвязывала кисти винограда. Боги помогли. Это так же верно, как верно то, что взошло солнце. Если бы старик рассердился, то замазал бы сажей изображение девушки. Бывало и такое! Но старик мудр. Живопись — дело его жизни! Как же может он осудить то, что красиво?

•

Настал день, когда Рустам смог наконец снова увидеть Махзаю. Радость светилась в ее глазах, когда он поклонился ей и сказал, что пришел посмотреть на нее и узнать, как она живет.

— Мне нечего рассказывать, — отвечала Махзая. — Я люблю, когда ты рассказываешь. Как в сказке!

— Сказку можно придумать, — отвечал Рустам. — А жизнь разве придумаешь? Я могу рассказать только о своей жизни.

— Расскажи, как ты научился рисовать. Я никогда прежде не встречала живописца. Когда я видела в храме картины, я думала, что их сделали мудрые старцы. А ты еще совсем молод!

— О, я давно рисую!

— Кто же научил тебя?

— Когда я был совсем маленький, я рисовал углем на стенах нашего дома, глиняную ограду расписывал. Я ходил по деревне и все светлые стены расписывал углем. А когда уходил с отцом на пастбище, плохо мне было.

— Ты помогал отцу пасти стадо? — обрадовалась Махзая.

Ей очень хотелось, чтобы Рустам был таким же простым, как она, как ее отец. Девушка рассуждала про себя: «Если он пастух, значит, ровня нам, а если живописец — тогда он может быть знатный».

— Я помогал отцу. До десяти лет ходил с ним на пастбище, а потом стал убегать.

— Ты убегал? Куда? — Махзае это явно понравилось.

— Два раза убегал, а потом не стал. Отец прибил.

— Бедный! Трудно тебе было?

— Трудно! Я не спал, не ел. Во сне все мерещились стены. Совсем белые. И будто я их расписываю. И не углем, а какими-то красками. Как-то отец спросил меня, не болен ли я. Я сказал, что мне плохо, что не могу жить, когда в руках у меня нет уголька, а рядом нет светлой стены.

«Вот еще причуда! — рассердился отец. — Откуда у пастуха Нанайзата такой сын!»

— Что же ты хотел рисовать? — спросила Махзая.

— Все! Все, что я видел. Мне хотелось изобразить бегущих лошадей, поле, покрытое алыми тюльпанами, горы и небо. А когда я говорил об этом, отец только кивал головой и горестно вздыхал.

«Знаешь, отец, — сказал я ему однажды. — Отдай меня живописцу. Я научусь у него чудесному мастерству и пользу тебе принесу».

А отец не поверил.

«Что ты знаешь, мальчик! — говорил он мне. — Откуда у тебя такое умение возьмется? Ты углем рисуешь, а ведь не в том искусство живописца. Вот есть в храме Панча росписи цветные. Там краски подобны живым! Небо — лазурная синева, листва сочная, зеленая, а лица у людей розовые, нежные и на всех парчовые одежды с золотыми поясами.