Однако брак не был удачным. Муж тети Зины пил без просыпу и спустя примерно десять лет умер от цирроза печени. А тетя Зина спустя год вышла снова замуж и снова неудачно, муж оказался эпилептиком.
Промучившись с ним около семи лет, тетя Зина в конце концов похоронила его и решила больше никогда и ни с кем не связывать свою судьбу.
Она поступила регистраторшей в поликлинику и приохотилась давать всевозможные медицинские советы решительно по всем вопросам, касающимся здоровья; когда ее спрашивали, какое отношение она имеет к медицине, она отвечала скромно:
— Самое непосредственное. Я — средний медицинский персонал.
Но обычно не вдавалась в подробности, и некоторые считали ее врачом, не успевшим получить диплом, а кое-кто даже тибетской знахаркой-травницей, поскольку тетя Зина, советуя, как излечиться от той или иной болезни, отдавала предпочтение прежде всего травам.
Мать по-своему жалела ее. Что значит «по-своему»?
Мать оставалась верна себе, врожденной сухости своей натуры. Ничем не выказывая сочувствия или жалости, она, однако, каждый раз, когда приходила тетя Зина, первым делом стремилась накормить ее, потом, когда тетя Зина уходила, совала ей в карман пальто десятку, а порой даже двадцатипятирублевку.
В тот день мать отказала мне в покупке польской палатки.
Палатка продавалась по случаю, была великолепного оранжевого цвета, и я чувствовал, что, если у меня появится это матерчатое чудо, сияющее, словно солнце, в котором помещались две раскладушки, тумбочка и фонарь на стене, я обрету подлинное, неподдельное счастье. Но мать сказала:
— Извини, голубчик, у меня нет денег…
Я обиделся, но тут же решил, что следует спрятать свою обиду, и попытался уломать мать еще раз.
Я улыбнулся самой своей чарующей улыбкой и, глядя на нее так, как некогда в детстве, наивно и восторженно, сказал:
— Чтоб у тебя не было денег? Фарадейчик, мой дорогой, такого не может быть!
Однако мать оставалась неумолимой. Пришла с работы Тая, я стал просить ее:
— Тайка, помоги, может быть, тебе удастся уломать нашего Ломоносова!
Но Тая — странные существа эти женщины, и кто их только поймет! Ведь я же не сомневался, что мать для нее совершенно чужая, внезапно нахмурилась и сказала:
— Не буду я ничего просить! И как тебе только не совестно?
Я все еще держался из последних сил.
— Девочка, если бы ты увидела эту палатку!
Но Тая не стала меня слушать, побежала открывать дверь, потому что раздался звонок.
Явилась тетя Зина. Как всегда улыбающаяся и заискивающая.
Мать считает, что мы с нею похожи, у обоих одинаковые улыбки. Я посмотрел на ее поблекшее лицо, на медоточивые, походившие на финики глаза, и вдруг во мне поднялось дикое раздражение против нее.
Неужели, подумал я, мы с нею похожи? И у меня такая же, как у нее, сладкая улыбка, словно стакан чаю с шестью кусками сахара?
И еще я подумал о том, что мать непременно сунет ей в карман некую дань, а мне, единственному сыну, своей отраде и надежде, она отказала в просьбе, такой, в сущности, пустяковой…
Тетя Зина между тем ничего не замечала. Расцеловалась с матерью, с Таей, потом подошла ко мне.
— Здравствуй, милый мальчик, — сказала она.
— Здрассте, — ответил я и отвернулся от нее.
Мимоходом я увидел, как Таино лицо мгновенно вспыхнуло, яростно сверкнули глаза.
Но тетя Зина ничего не желала замечать. Приподнялась на цыпочки, я же много выше ее ростом, и попыталась обнять меня, но я поспешил освободиться от ее объятий. Тетя Зина (недаром ее в семье считали недалекой) обернулась к матери, спросила огорченно:
— Что с ним, Никуся?
— Не обращай внимания, — ответила мать. |