— Парень, который стянул их, действовал по моему указанию.

— Ты еще и сводничаешь?

Он содрогнулся.

— Почему ты не вернешься домой?

Легкий аромат, исходивший от нее, напоминал запахи моря и цветочного меда. И он с тоской подумал о том, что она здесь лишь потому, что он сам заставил ее появиться — в счет долга.

Она наклонилась к нему, приложив палец к губам.

— По той же причине, что и ты. Дома нет, все кануло в вечность.

— Ты так думаешь?

Резко дернув головой, он поудобнее устроился на скрипнувшем под ним деревянном подголовнике.

— Я уверена в этом!

— А я вот давно уже не могу быть уверенным в чем бы то ни было. Не уверен, например, в том, что руки твои говорят именно о том, что должно быть сказано.

— Не могу я, — говорила она, осыпая поцелуями его шею, несмотря на все его попытки уклониться от ее губ, — оставаться… у тебя… в долгу.

— Извини, — жестко сказал он, решительно высвободившись из ее объятий. — Я действительно не в настроении.

Она пожала плечами, затем вынула из свертка булавки и заколола ими свои волосы.

— Потом ты, я уверена, пожалеешь об этом.

— Ты, возможно права, — с тяжелым вздохом сказал он. — Но это мои проблемы. Ничего ты мне не должна. Мы квиты. Я все еще помню твою щедрость в далеком прошлом, когда ты знала еще, что такое дар бездумный и бескорыстный.

Меньше всего на свете ему бы хотелось обидеть ее. Но обнажать душу свою перед ней он тоже не собирался. Не видя иного выхода из этого сложного положения, он выпроводил ее отсюда. Он обошелся с ней со всей жестокостью, на которую был способен, но сделал это ради общего их блага.

Громким голосом он позвал снизу консьержку.

Спустившись с крыльца прямо в приятную ночную прохладу, он сразу заметил какое-то движение рядом с его серым скакуном.

— Это я, Шедоуспан.

— А это я, Шедоуспан, — хриплым голосом парировал он.

Пряча лицо, он взобрался на лошадь не с той стороны и она неодобрительно фыркнула.

— Так в чем дело?

В этот момент луна зашла за тучи, и Темпуса скрыла плотная пелена из ночных облаков и теней. Ганс не смог бы, наверное, толком объяснить, что его поразило, но этот Темпус проделал это мастерски. Он вздрогнул. Да, давно уже нет никаких Повелителей Теней…

— Я вот тут любовался твоим конем. Им видно, заинтересовались и какие-то лихие люди, подъехавшие на лошадях. Похоже, они приняли меня за хозяина, да и конь твой к себе не подпускал. Они и ускакали прочь. А я подумал, что нужно дождаться тебя и сказать об этом.

Почти неосознанно он почувствовал какое-то движение вдали, и конь его, видимо, услышав цоканье подкованных железом копыт, навострил уши.

— Мне кажется, тебе стоило бы продолжить свой путь туда, куда ты направлялся, — нарочито спокойно сказал Темпус.

И вот уже первый наездник резко осадил свою лошадь прямо впритык к нему, за ним последовали другие, появившиеся следом. Двое. Трое. Четверо. Еще двое.

— Батюшки!.. — выдохнул ученик Каджета-Клятвенника, только сейчас сообразивший, что не он один подстерегал тут Темпуса.

— Эта драка тебе не по зубам, юнец.

— Я понимаю. Посмотрим, понимают ли это они.

Голубая ночь. Голубые злые духи. Нарастающий грохот шести пар лошадиных копыт, стремительно приближающихся, а затем обрушивающихся еще на одну; яростное всхрапывание; смешанный отсвет от вспенившихся лошадиных морд, оскаленных зубов и сверкающих обнаженных клинков; устрашающее лязганье металла над сбившимися в кучу, дрожащими от напряжения и испуга животными.