|
Правитель этот обходился с ним ласково, словно и не с невольником, а его красавица дочь влюбилась в чужеземца до смерти и объявила ему, что станет христианкой и обвенчается с ним, если они сумеют бежать в христианскую страну. Купец отвечал на ее чувства, но когда дело дошло до побега, он прихватил с собой не сарацинку, а своего слугу Ричарда, плененного вместе с ним, и, добравшись до Англии, благополучно ее позабыл. Но страсть сарацинки оказалась сильнее страсти купца. Под чужой личиной она покинула родительский дом, чтобы последовать за любимым, и после мучительного пути пришла на берег моря. Купец обучил красавицу всего двум английским словам (видно, он объяснялся ей в любви по-сарацински), из которых одно было «Лондон», а другое — его имя «Гилберт». И вот она стала ходить вдоль кораблей, повторяя «Лондон, Лондон!», пока моряки не догадались, что девушке нужен английский корабль, который доставил бы ее в этот город. Ей указали такой корабль, и, отдав капитану свои украшения, она отплыла в чужой край. Так-то! Однажды, когда купец сидел в своей конторе в Лондоне, его слух был поражен невероятным гвалтом, донесшимся с улицы. Почти в то же мгновение в дверь, ведущую из склада, влетел Ричард с выпученными глазами и пресекшимся дыханием и с порога выпалил:
— Хозяин, хозяин, здесь сарацинская госпожа! Купец подумал, что Ричард рехнулся. — Нет, хозяин! Ей-богу, сарацинская госпожа ходит по городу и зовет: «Гилберт! Гилберт!» Схватив хозяина за рукав, Ричард подтащил его к окну, и тот действительно увидел свою сарацинку в ее причудливом иноземном наряде, медленно бредущую по узкой грязной улице с нависающими крышами и водосточными желобами, такую одинокую среди любопытствующей толпы. Услышав жалостный призыв: «Гилберт, Гилберт!», купец вспомнил о ласках, которые дочь правителя дарила бедному пленнику, и, глубоко тронутый ее постоянством, бросился ей навстречу. Узнав возлюбленного, сарацинка громко вскрикнула и без чувств упала ему на руки. Свадьбу сыграли, не откладывая. Ричард (добрая душа) веселился и плясал в тот день с утра до ночи. А потом они все зажили дружно и счастливо. У Гилберта и прекрасной сарацинки родился сын — Томас Бекет. Он-то и стал фаворитом короля Генриха Второго. Томас Бекет занимал пост канцлера, когда королю вздумалось посвятить его в архиепископы. Он был умен, жизнерадостен, образован, отважен, участвовал в нескольких сражениях во Франции, одолел в единоборстве французского рыцаря и в качестве трофея взял себе его коня. Он жил в величественном дворце, воспитывал юного принца Генриха, имел в свите сто сорок рыцарей и купался в золоте. Когда король отправил Томаса Бекета посланником во Францию, французы сбегались поглазеть на него, как на диво. «До чего же ослепителен должен быть король Англии, если это всего лишь его посланник!» — говорили они. И им было чему дивиться! О вступлении Томаса Бекета в город возвещало дивное пение двухсот пятидесяти мальчиков, шедших впереди процессии. За певчими следовали выжлятники с гончими псами на сворах. За выжлятниками ехали восемь фур, каждую из которых тащили пять лошадей, управляемых пятью форейторами. Две фуры были нагружены крепким элем для потчевания народа, четыре — золото-серебряной посудой и роскошными платьями посланника, две — одеждой его бесчисленных слуг. За фурами вышагивали двенадцать скакунов с двенадцатью мартышками на спинах. За скакунами вереницей шествовали воины с щитами, ведя под уздцы прекрасных боевых коней в роскошных сбруях. За воинами гарцевали сокольничии с соколами на закованных в железо запястьях. За сокольничими толпой двигались рыцари, дворяне и священники. А за ними появлялся сам канцлер в обсыпанном брильянтами одеянии, искрящемся на солнце, и все кругом прыгали и визжали от восторга. Король был этим очень доволен, полагая, что такой блестящий фаворит прибавляет великолепия ему самому, но иногда он подшучивал над щегольством канцлера. |
