|
Он хотел увидеться с молодым принцем, своим бывшим воспитанником, но ему не позволили. Он надеялся найти хоть немногих сторонников среди дворян и священников, но тщетно. Он лез из кожи вон, угождая приверженному ему народу: накрывал столы для нищих, ходил из Кентербери в Харроу-на-Холме и из Харроу-на-Холме обратно в Кентербери, а в день Рождества Христова произнес в Кентерберийском соборе проповедь, в которой заявил собравшимся, что приехал, чтобы умереть среди них, и, скорее всего, насильственной смертью. Однако Томас Бекет не ведал страха, — или этот страх перевешивало его упрямство, — потому что он тут же предал анафеме трех своих врагов, в том числе отчаянного рыцаря Ранульфа де Брока.
Поскольку постоянно носить на себе проклятье (сидишь ли ты, ходишь ли, зеваешь ли, чихаешь ли, справляешь ли какую другую нужду) довольно обременительно, нет ничего удивительного в том, что проклятая троица пожаловалась королю. Не удивительно также, что король, считавший войну оконченной, пришел в бешенство, узнав об этой новой выходке своего неуемного противника. Когда же архиепископ Йоркский сказал: «Не ведать вам, государь, покоя, пока Томас Бекет жив», Генрих опрометчиво вскричал в присутствии всех придворных: «Неужели никто не избавит меня от этого человека?» Услыхав слова короля, четыре рыцаря переглянулись и вышли. Звали тех рыцарей Реджиналд Фицурс, Уильям Траси, Гуго де Морвиль и Ричард Бритон, и трое из них во дни фаворитства Томаса Бекета состояли в его свите. Оседлав своих скакунов, они втайне от всех пустились в путь и на третий день после Рождества прибыли в Солтвуд-Хаус, родовое поместье Ранульфа де Брока, находившееся близ Кентербери. Тут они потихоньку собрали кучку верных людей (на случай, если понадобится подмога) и поскакали прямо в Кентербери. Четыре рыцаря и двенадцать их соумышленников внезапно предстали перед архиепископом в его собственном доме в два часа пополудни. Они не поклонились, не заговорили, а просто сели на пол и стали поедать архиепископа глазами. Наконец Томас Бекет спросил: — Чего вам надобно? — Нам надобно, — отвечал Реджиналд Фицурс, — чтобы с епископов была снята анафема и чтобы ты ответил за нанесенные королю оскорбления. — Власть духовная выше власти королевской, — дерзко сказал Томас Бекет, — и не вам, ничтожествам, мне угрожать. Даже если бы мне угрожала вся английская рать, я бы не уступил. — Тогда от угроз мы перейдем к делу! — вскричали рыцари. Они удалились вместе с двенадцатью своими соумышленниками, надели латы, препоясались сверкающими мечами и вернулись. Тем временем слуги архиепископа затворили и заложили на засов главные ворота дворца. Сначала рыцари попытались изрубить их своими секирами, но им указали окошко, через которое можно было проникнуть внутрь, и, оставив ворота в покое, они воспользовались этим входом. Пока рыцари ломились в парадное, приближенные умоляли Томаса Бекета укрыться в соборе, полагая, что в святом месте головорезы не дерзнут совершить над ним никакого насилия. Он же упорно отказывался сдвинуться с места. Однако, услышав в отдалении пение монахов, служивших вечерню, архиепископ сказал, что теперь долг призывает его в храм и поэтому, а не по какой-либо другой причине, он туда пойдет. Из дворца в собор вела прекрасная старинная галерея, которой вы можете любоваться и сейчас. Томас Бекет прошествовал по ней, не ускоряя шага, и, как всегда, перед ним несли распятие. Когда он благополучно вступил в святилище, его слуги собрались было запереть дверь, но он воскликнул: «Нет! Здесь не крепость, а дом Божий!» Не успел он договорить, как в дверном проеме возникла тень Реджиналда Фицурса, заслонившая собою последний луч заходящего зимнего солнца. Рыцарь произнес громовым голосом: «Следуйте за мной, верные слуги короля!», и по собору прокатился звон доспехов — это сшиблись в дверях кинувшиеся на его зов соратники. |
