Позже, отчасти благодаря благоприятному отзыву о ней его преподобия Евстасия Ханна, отчасти под влиянием восторженных рассказов о ней, переданных со сверкающими глазами и пылающими щеками сестрой Евой, самой младшей и самой впечатлительной из маленьких сестёр Красного Алмаза, случилось так, что Бадалия, надменная Бадалия в своём уборе с бахромой, совершенно не стеснявшаяся в словах, заняла особое и всеми признанное место среди тех, кто работает на Геннисон-стрит.

Среди её сотрудников были самые разнообразные существа, исполненные действительного рвения или просто истерики, трусливые или только усталые от этой борьбы с нищетою.

Большая часть из них была поглощена соперничеством друг с другом и мелкою завистью, и этими чувствами они делились со своими ближайшими друзьями в часы интимных излияний, в промежутках между борьбой со смертью из-за тела умирающей прачки и расчётами на ближайшие пожертвования, из которых можно будет поставить новые подошвы к изношенным сапогам какого-нибудь чахоточного наборщика.

Тут был ректор, который жил в постоянной тревоге перед разрастающейся нищетой бедных и который охотно держал бы торговлю новыми покровами и пеленами и тайно молился о новой большой медной птице с глазами из красного стекла, которые можно было бы принять за карбункулы. Был тут и брат Виктор, принадлежавший к ордену Тесной Тюрьмы; он мог порассказать очень много относительно престольных покровов, но предпочитал хранить свои знания про себя, особенно тогда, когда пытался воздействовать на мистрис Джессель, секретаря общества Чайной Чашки, у которой водились лишние деньги, но которая ненавидела Рим, даже тогда, когда Рим — к своей чести — старался только о том, чтобы наполнить желудки, представляя заблудшие души заботам мистрис Джессель. Тут были все сестрицы Красного Алмаза, громко кричавшие: «Подайте», когда их собственное милосердие истощалось, и терпеливо объяснявшие тем, кто спрашивал у них отчёт об израсходовании пожертвованного полсоверена, что дело облегчения страждущих в плохом приходе не может быть рационально поставлено без новых издержек на удвоение штата служащих. В числе сотрудников был и его преподобие Евстасий Ханна, который работал одинаково охотно с дамским комитетом, с андрогинными лигами, с обществами, с братом Виктором и со всеми, кто только давал ему деньги, сапоги, одеяла или предлагал своё сотрудничество.

И все эти люди мало-помалу приняли за правило обращаться к Бадалии за справками личного характера, чтобы вернее прийти на помощь нуждающимся, в надежде на окончательный переворот в нравах Геннисон-стрит. Её ответы были малоутешительны, но она обладала специальными познаниями в этой области и непоколебимо верила в справедливость своих суждений.

— Я сама с Геннисон-стрит, — говорила она суровой мистрис Джессель. — Я знаю, в чем тут дело. Я хочу, но они не хотят вашей религии, мэм, и никакой не хотят. Извините меня. Все это прекрасно, когда они умирают, но прежде чем умереть, они больше всего хотят есть. Мужчины часто прибегают к разным хитростям. Вот почему Ник Лапворт сказал вам, что он желает, чтобы его помазали муром и тому подобное. Он никогда не будет жить иначе, чем жил, и жена его не захочет отказаться от всех тех хороших вещей и денег, которые вы ей даёте. И они не дойдут до нищеты, покуда они что-нибудь получают. Женщины — те не так плутуют, да им и не до того, они вечно заняты своими родами. Но что же им делать? Если они могут где-нибудь что-нибудь получать, почему же не постараться? Покуда она жива — для женщины ужасно оказаться выброшенной на Геннисон-стрит.

— Уверены ли вы в том, что… мистрис Херодсфут такая особа, на которую можно положиться? — сказала м-с Джессель викарию вскоре после этого разговора. — Она, по-видимому, совершённая безбожница, по крайней мере, на словах.

Курат был того же мнения. Она была безбожница с точки зрения м-с Джессель, но не думает ли м-с Джессель, что Бадалия, именно потому, что она знает Геннисон-стрит и её нужды как никто другой, могла бы служить скромным посредником при раздаче милостыни, действуя из самых чистых побуждений, и что через неё — если бы общество Чайной Чашки определило, ну, скажем, пять шиллингов в неделю, а сестрицы Красного Алмаза около этого или немного больше, ну и он, конечно, мог бы давать ещё некоторое количество, так, чтобы в общем получилась не слишком большая сумма — можно было бы раздавать эти деньги среди её товарок?

М-с Джессель сама была бы не прочь иметь больше свободного времени, чтобы заняться духовными нуждами некоторых широкоплечих, крепко сложенных людей, которые в живописных позах рассаживались на задних лавочках во время её благотворительных собраний и искали истину, а это так же важно, как серебро, особенно когда знаешь его действительную ценность.