Немедленно образовались полки; каждый занял свое место, в тишине и благоустройстве. Дым и пламя вдали означали приближение Моголов, которые, следуя обыкновению, жгли на пути все деревни и 23 августа обступили город. Некоторые их чиновники подъехали к стене и, зная русский язык, спрашивали, где Великий Князь Димитрий? Им ответствовали, что его нет в Москве. Татары, не пустив ни одной стрелы, ездили вокруг Кремля, осматривали глубину рвов, башни, все укрепления и выбирали места для приступов; а Москвитяне, в ожидании битвы, молились в церквах; другие же, менее набожные, веселились на улицах; выносили из домов чаши крепкого меду и пили с друзьями, рассуждая: «Можем ли бояться нашествия поганых, имея город твердый и стены каменные с железными воротами? Неприятели скроются, когда испытают нашу бодрость и сведают, что Великий Князь с сильными полками заходит им в тыл». Сии храбрецы, всходя на стену и видя малое число Татар, смеялись над ними; а Татары издали грозили им обнаженными саблями и ввечеру, к преждевременной радости Москвитян, удалились от города.
Сие войско было только легким отрядом: в следующий день явилась главная рать, столь многочисленная, что осажденные ужаснулись. Сам Тохтамыш предводительствовал ею. Он велел немедленно начать приступ. Москвитяне, пустив несколько стрел, были осыпаны неприятельскими. Татары стреляли с удивительною меткостию, пешие и конные, стоя неподвижно или на всем скаку, в обе стороны, взад и вперед. Они приставили к стене лестницы; но Россияне обливали их кипящею водою, били камнями, толстыми бревнами и к вечеру отразили. Три дня продолжалась битва; осажденные теряли многих людей, а неприятель еще более: ибо не имея стенобитных орудий, он упорствовал взять город силою. И воины и граждане Московские, одушевляемые примером Князя Остея, старались отличить себя мужеством. В числе Героев Летописцы называют одного суконника, именем Адама, который с ворот Флоровских застрелил любимого Мурзу Ханского. Видя неудачу, Тохтамыш употребил коварство, достойное варвара.
В четвертый день осады неприятель изъявил желание вступить в мирные переговоры. Знаменитые чиновники Тохтамышевы, подъехав к стенам, сказали Москвитянам, что Хан любит их как своих добрых подданных и не хочет воевать с ними, будучи только личным врагом Великого Князя; что он немедленно удалится от Москвы, буде жители выйдут к нему с дарами и впустят его в сию столицу осмотреть ее достопамятности. Такое предложение не могло обольстить людей благоразумных; но с послами находились два сына Димитрия Нижегородского, Василий и Симеон: обманутые уверениями Тохтамыша или единственно исполняя волю его, они как Россияне и Христиане дали клятву, что Хан сдержит слово и не сделает ни малейшего зла Москвитянам. Храбрый Остей Советовался с Боярами, с духовенством и народом: все думали, что ручательство Нижегородских Князей надежно; что излишняя недоверчивость может быть пагубна в сем случае и что безрассудно подвергать столицу дальнейшим бедствиям осады, когда есть способ прекратить их. Отворили ворота: Князь Литовский вышел первый из города и нес дары; за ним Духовенство с крестами, Бояре и граждане. Остея повели в стан Ханский — и там умертвили. Сие злодейство было началом ужаса: по данному знаку обнажив мечи, тысячи Моголов в одно мгновение обагрились кровию Россиян безоружных, напрасно хотевших спастися бегством в Кремль: варвары захватили путь и вломились в ворота; другие, приставив лестницы, взошли на стену. Еще довольно ратников оставалось в городе, но без вождей и без всякого устройства: люди бегали толпами по улицам, вопили как слабые жены и терзали на себе волосы, не думая обороняться. Неприятель в остервенении своем убивал всех без разбора, граждан и Монахов, жен и Священников, юных девиц и дряхлых старцев; опускал меч единственно для отдохновения и снова начинал кровопролитие. Многие укрывались в церквах каменных: Татары отбивали двери и везде находили сокровища, свезенные в Москву из других, менее укрепленных городов. |