|
И так уж получилось, что куманы и монголоиды вдруг оказались вытесненными на одну и ту же территорию, то есть они вынужденно вступили в контакт. Контакт, конечно, не мог быть ничем иным, кроме как войной: так просто свою траву не отдал бы ни один народ. Начало нового тысячелетия у монголов и куманов прошло в войнах больших и малых. Призрак голода заставлял людей держаться за свои кочевья, но тот же призрак заставлял пришельцев биться за возможность выжить. Так что распределение кочевых народов по степи изменилось, и так уж получилось, что они стали тесно соприкасаться друг с другом, что должно было породить какие-то более приемлемые взаимоотношения, не только военные.
Так и вышло. Это дало сразу несколько результатов: начались смешанные браки, обострилась вражда, и пригодные земли сильно сократились в размере. Процесс формирования совершенно новой консолидации сил начался на северной границе Китая. Никогда еще северные варвары не подходили так близко к Поднебесной. Китайцев это пугало. Первое время они пытались высылать военные отряды и били своих варваров. Поскольку китайцы обладали куда более передовым оружием, чем эти кочевники, то сначала все шло по привычному сценарию. Но вдруг все стремительно двинулось по сценарию уже совсем иному… «Когда татары находились [еще в пределах] своего собственного государства, — сообщает китайский хронист, — [в период правления] Да-дин (1161–1189) цзиньских разбойников, в Яньцзине и киданьской земле распространялись слухи о том, что-де татары то и дело приходят и уходят и потеснят императора так, что [ему] будет некуда деваться. Главарь [государства] Гэ Юн стороной узнал об этом и с тревогой сказал: „Татары непременно явятся бедствием для нашего государства!“ И тогда отдал приказ срочно отправить войска в [их] жалкое захолустье и истребить их. [В дальнейшем] через каждые три года посылались войска на север для истребления и уничтожения [татар], и это называли „сокращением совершеннолетних“ [у татар]. До сих пор китайцы все помнят это. [Они] говорят, что лет двадцать назад в Шаньдуне и Хэбэе, в чьем бы доме ни были татарские [дети], купленные и превращенные в маленьких рабов, — все они были захвачены и приведены войсками. Ныне у татар среди больших сановников много таких, которые в то время были взяты в плен и жили в государстве Цзинь. При этом, когда их государство ежегодно представляло дань ко двору, [цзиньцы] принимали их подарки за заставой и отсылали их обратно, даже не допуская [их] на [свою] землю. … Татары бежали в песчаную пустыню. Озлобление проникло в мозг [их] костей… Тэмоджин ненавидел [цзиньцев] за их обиды и притеснения и поэтому вторгся в пределы [Цзинь]. Все пограничные округа были разгромлены и вырезаны». Понятно, почему китайские хронисты столь ядовито отзываются о своих соседях: земли Поднебесной были первыми на очереди, на них и претендовали кочевники разных племен и народов, известные хронистам под общим именем татар. Эти «татары» наносили китайцам вполне ощутимый вред. Стена, которую строили для защиты от нападений, своих функций не выполняла, а если выполняла, то очень плохо. Да и невозможно было выставить на каждой башне военные посты, «татары» умудрялись брать участки стены и врывались далеко за ее пределы. Разведчики, посланные на враждебные земли, приносили безрадостные известия. Монгольские племена охватывали район рек Онон, Керулен и Тола. Их государственность находилась в зачаточном состоянии, но процесс уже пошел — особенно он ускорился при Хабул-хане и его преемнике Амбагай-хане. При последнем государство получило название «Хамаг монгол улус». Между Хангайским и Хэнтейским хребтами и в бассейне рек Орхон и Тола жили кереиты. К западу от их кочевий и до отрогов Алтая жило самое цивилизованное монгольское племя — найманы. Эти найманы имели собственное ханство, которое позже и пало от руки Чингиса, а его властелин Таян-хан был разгромлен. |
