В той же долине Онона и верховьях реки Селенги кочевали джалаиры и тайчиуты. Рядом с последними жило крупное племя меркитов. В Забайкалье существовали монголоязычные хори, тумэты, булагачины, кэрэмучины, баргуты. В Секизмуропе обитали ойраты. А по северной границе китайского чжурчженьского государства — онгуты. Все это были достаточно небольшие племена, каждое с собственным родовым именем. Это, собственно, и ставило китайцев в тупик: они не понимали, как именовать своих соседей. Выяснив, что в предгорьях Хингана и озер Буир-нур и Хулун-нур имелся племенной татарский союз, они и монголов нарекли теми же татарами, только стали разделять их по уровню цивилизации — на культурных и диких. Впрочем, чем «цивилизованнее» оказывалось монгольское племя, тем более бедственным оказывалось положение рядовых соплеменников: у монголов уже выделилась родовая знать — нойоны и главная сила, позволяющая держать людей в фактическом рабстве, — вооруженные отряды нукеров. Пока что племена сражались друг с другом за бесплатных рабов, а нукеры делали рабами и всех, кто не нойон, — эти несчастные вынуждены были полностью подчиниться родовой знати, поскольку нойоны имели огромные стада, распоряжались главным достоянием степи — травой, кочевым пространством, и источниками воды. Беднякам ничего не оставалось, кроме как выполнять приказы нойонов: они пасли чужой скот, доили его, готовили сыр и кумыс, стригли овец, заготавливали топливо для костров — то есть монгольский простой народ жил в замечательно организованном рабстве.
К XII веку и нойоны перестали быть единоличными господами над своими рабами, из их среды выделились наиболее богатые и владеющие большим числом нукеров властители, они встали во главе мелких монгольских государств. У найманов — Таян-хан, у кереитов — Ван-хан; сам Чингис происходил из семьи Хабул-хана. Борьба за власть и рабов в складывающемся из многочисленных племен монгольском обществе была жестокой и беспощадной.
«Дикие» завоевывали народ за народом, они оказались очень способными воинами, легко перенимающими любые достижения в деле войны. К тому же «дикие», которые не так давно не имели никакой письменности, и их послы заучивали тексты посланий наизусть, стремительно приобщались к цивилизации. Сначала они переняли письменность у соседей уйгуров, а затем — у бежавших чжурчжэньских чиновников. Первая письменность была на основе уйгурского алфавита и — по словам китайцев — больше напоминала нотные знаки для флейты. Вторая — была иероглифическая, китайская. Ее стали использовать для общения с Поднебесной.
Хун жаловался: «…чиновники государства Цзинь, которые бежали, изменив [своему государству], и сдались [татарам], желали быть взятыми ими на службу, не имея пристанища, и начали обучать их [составлению] документов. Весной прошлого года [я], Хун, каждый раз видел, как в отправляемых ими документах [они] назывались еще „великой династией“, а названия годов правления обозначались как „год Зайца“ или „год Дракона“».
Хуну от этих наблюдений становилось не по себе.
Дикие
Китайцы были нормальным цивилизованным народом, имевшим долгую историю и богатую культуру. Конечно, воинственные соседи должны были их насторожить. И императору шло донесение за донесением. Особенно много таких сообщений стало поступать, когда Чингисхан начал завоевательные походы. Теперь китайцев интересовало буквально все о северных варварах. Особенно же — стратегия и тактика ведения войны, боеспособность, военное снаряжение, наличие запасов продовольствия, система должностей, обычаи и вера. Варвары казались настолько опасными, что была даже достроена Великая стена, только бы не допустить татар на свою сторону.
По каждому пункту император получил разъяснение. О природе тех мест, где живут монголы, сведения были таковы:
«Местность у них за Цзюйюн (в 100 с лишним ли к северо-западу от Янь) постепенно становится возвышеннее и шире, а за Шацзин (в 80 ли от уездного города Тяныпаньсянь) кругом ровная и просторная, пустынная и бескрайняя. |