| Митрофан, без сомнения, имел сведения, что сказанное Ваанисом составляет волю самого императора. Митрофан начинает свою речь лестным для самолюбия легатов заявлением, что члены собора почитают их, «как пророков» (Ваанис в своей неприятной для легатов речи тоже не счел удобным обойтись без некоего льстивого замечания по адресу легатов и сказал, что их, легатов, приняли в Византии, как свв. апостолов), и далеки от того, чтобы показывать к ним пренебрежение; но, прибавил он, однако, предложение Вааниса справедливо и заслуживает одобрения, — нужно спросить Фотия и фотиан, признают ли они легатов своими судьями, принимают ли они собор, как действительный собор; пусть будет открыт им случай к защите самих себя, и, во всяком случае, их нужно судить не заочно, а в их присутствии. Легаты, по–видимому, совсем не были приготовлены к такому обороту дел. Они полагали, что задача их деятельности будет очень коротка, но исполнена значения. К смущению легатов, теперь в ответ Ваанису и Митрофану весь собор начал возглашать: «Определяем, чтобы подлежащие суду были вызваны на собор и чтобы суд был в их присутствии, им должно быть дано право защиты». Легаты попробовали было защищать свое мнение, но скоро должны были уступить. Они увидели, что они со своим протестом против Вааниса И Митрофана остаются одиноки. Легаты задали такой вопрос: «Да разве суждение папы этим епископам (т. е. Фотию и его сторонникам) неизвестно?» Ваанис отвечал: «Они не слыхали собственными ушами осуждения в Риме, потому что они не были там». Легаты не сразу сдались и после этого замечания. Они стали бояться того, чтобы не вздумали пересматривать на соборе определений папы Николая. В Риме уже начало утверждаться убеждение, что раз произнесенное папой суждение не может быть никем отменено (Roma locuta res decisa). В настоящем случае встретились и столкнулись два воззрения: римское, что папа и его решения не подлежат пересмотру, и восточное, что собор (и в особенности Вселенский) выше определений и решений отдельных патриархов. Под влиянием своего римского мнения легаты говорили: «Мы не можем уничтожать приговора, произнесенного в Риме, это было бы противно канонам» (каким это? — А. Л.). Затем они сказали, что со стороны фотиан были посылаемы депутаты в Рим с целью достигнуть признания папой Фотия в достоинстве Патриарха, и, значит, они знали об осуждении Фотия и его приверженцев. Но однако же вслед за этим легаты заметно стали уступать. Последнее возражение папских легатов заключалось в следующем: фотиане хотят увернуться, весь мир, Восток, Запад и Церковь Константинопольская знают, что Постановлено против них, они одни будто не знают этого. И разве мало прошло времени после собора 863 года, когда произошло их осуждение в Риме, — а они будто бы не знают этого? Это одна пустая отговорка, они хотят избежать суда — говорили легаты. Легаты странным образом воображали, что будто им внушают мысль, что фотиане в самом деле ничего не слыхали о проклятиях, которыми их щедро осыпал Рим. Чтобы поставить вопрос на более правильный путь, императорские сановники сделали еще одно замечание, после которого легаты окончательно уступили: «Фотиане, — сказали сановники, — вовсе не думают избегать суда; если бы они хотели этого, то они имели возможность самым делом обратиться в бегство; но они остаются на месте и хотят лишь того, чтобы все, что они слышали о папском суде, получило для них полную достоверность, а для этого им нужно явиться на собор». Только теперь легаты объявили: «Пусть они явятся на собор и станут на самом последнем месте» (т. е. наряду с мирянами. — А. Л.). «Как прикажете, так и будет, — сказали сановники (как будто бы, в самом деле, на это была собственная воля легатов. — А. Л.). Но мы просим, чтобы вместе с Фотием вызваны были, по крайней мере, три или четыре его приверженца, получившие от него посвящение, и пусть они, подобно мирянам, станут позади нас». |
