|
Таких вопросов не существовало для меня, как и для окружающих. Царь может все, генерал имеет силу у царя, хлыщи имеют силу у генерала. Значит, и они «могут все». Слава богу, что не все разрушили, не всех разогнали и кое – кого оставили в покое. Когда комета уносилась в пространство, а на месте подсчитывались результаты ее пролета, то оказывалось, по большей части, что удаления, переводы, смещения постигали неожиданно, бестолково и случайно, как вихрь случайно вырвет одно дерево и оставит другое. «Сила власти» иллюстрировалась каждый раз очень ярко, но сила чисто стихийная, от которой, по самой ее природе, никто и не ждал осмысленности и целесообразности. В одних семьях служили благодарственные молебны, в других плакали и строили догадки: кто донес, насплетничал, снаушничал. Сплетники и были виноваты. Они навлекли грозу…
Самая же гроза не была виновата. Ей так полагалось по законам природы. Бесправная и безответная среда только гнулась, как под налетом вихря[66 - …безответная среда только гнулась, как под налетом вихря. – Изображая нравы ровенского уездного суда, автор писал в первоначальной редакции («Русское богатство», 1907, № 1): «Взяточничество, конечно, процветало: о разных лицах из судебного персонала мы знали, как именно они „принимают хабары“. Один закладывал руку горсточкой назад, и просители клали деньги в горсточку. Другому надо было „незаметно“ положить на стол, и он нечаянно прикрывал даяния бумагами, и т. д., и т. д. У каждого из сколько-нибудь влиятельных чиновников были свои „привычки“, и просители обязывались знать их… Я не знаю, сколько жалованья получали подсудки. Отец, кажется, получал около восьмидесяти рублей и тогда на эти деньги можно было прожить даже с такой семьей, как наша. Но отец был страстный любитель преферанса и играл хотя по маленькой, но всегда несчастливо. Часть жалованья еще он тратил на „гамбургские лотереи“, поэтому мать всегда билась, чтобы свести концы с концами. Подсудки, по большей части, жили лучше нашей семьи, а секретарь дворянской опеки, подчиненный отца, получавший восемнадцать рублей в месяц, держал лошадей и коляску и выписывал для жены шляпки и костюмы из Варшавы».].
XVIII
Еще одна изнанка
Каникулы подходили к концу. Мне предстоял проверочный экзамен для поступления в «Ровенскую реальную гимназию».
Это было заведение особенного переходного типа, вскоре исчезнувшего. Реформа Д. А. Толстого[67 - Толстой Д. А. (1823–1889) – министр народного просвещения с 1866 по 1880 год. Позднее, с 1882 года до самой смерти был министром внутренних дел и шефом корпуса жандармов.], разделившая средние учебные заведения на классические и реальные, еще не была закончена. В Житомире я начал изучать умеренную латынь только в третьем классе, но за мною она двигалась уже с первого. Ровенская гимназия, наоборот, превращалась в реальную. Латынь уходила класс за классом, и третий, в который мне предстояло поступить, шел уже по «реальной программе», без латыни, с преобладанием математики.
Только уже в Ровно из разговоров старших я понял, что доступ в университет мне закрыт и что отныне математика должна стать для меня основным предметом изучения.
Во время проверочного экзамена я блестяще выдержал по всем предметам, но измучил учителя алгебры поразительным невежеством. Инспектор, в недоумении качая головой, сказал отцу, ожидавшему в приемной:
– Мы его, пожалуй, примем. Но вам лучше бы пустить его «по классической».
Это, конечно, было совершенно верно, но не имело никакого практического смысла. |
