— Так вот, если вам угодно, вы можете есть такое каждое утро.

— Каждое утро, Мишель? Мне кажется, вы слишком много обещаете, друг мой.

— Я знаю, что говорю.

— Что ж, Мишель, посмотрим. Фрикасе — вкусная вещь; но существует одна сказка — она называется «Паштет из угрей», — мораль которой: не следует злоупотреблять ничем, даже и фрикасе из кроликов. Впрочем, прежде чем потреблять кроликов в таких количествах, я хотел бы знать, откуда они берутся.

— Сегодня ночью, если вы пожелаете пойти со мной, вы это узнаете.

— Я же говорил, что вы браконьер, Мишель!

— О сударь, я невинен, как новорожденный младенец, и, как я сказал, если вам угодно пойти со мной этой ночью…

— Далеко отсюда, Мишель?

— Всего сто шагов, сударь.

— Когда?

— Как только вы услышите лай Портюго.

— Хорошо, Мишель, договорились: если вы увидите свет в моей комнате, когда Портюго залает, я к вашим услугам.

Я почти забыл о своем обещании и работал как обычно, когда великолепной лунной ночью, около одиннадцати часов, ко мне вошел Мишель.

— Но, мне кажется, Портюго еще не лаял? — спросил я.

— Нет, — ответил Мишель. — Но я подумал, что, если вы станете дожидаться этого, то пропустите самое любопытное.

— Что же я пропустил бы, Мишель?

— Вы пропустили бы военный совет.

— Какой военный совет?

— Между Причардом и Портюго.

— Вы правы, это должно быть любопытно.

— Если вам угодно будет спуститься, вы увидите.

Я последовал за Мишелем, и в самом деле, посреди бивака, где расположились — каждая на свой лад — четырнадцать собак, Портюго и Причард, усевшись с серьезным видом, казалось, обсуждали вопрос величайшей важности.

Обсудив этот вопрос, Причард и Портюго расстались. Портюго вышел за ворота, направился по верхней дороге в Марли, огибавшей усадьбу, и скрылся.

Что касается Причарда, то он повел себя как собака, у которой впереди еще много времени, и, не торопясь, пустился по тропинке, тянувшейся вдоль острова и поднимавшейся над карьером.

Мы пошли следом за Причардом, не обратившим на нас внимания, хотя он явно не мог нас не учуять.

Причард поднялся до верха карьера, откуда к дороге на Марли спускался виноградник; там он внимательно обследовал местность, двигаясь вдоль карьера, нашел след, определил, что след свежий, сделал несколько шагов по борозде между двумя рядами жердей, улегся и стал ждать.

Почти одновременно с этим в пятистах шагах послышался лай Портюго; после этого маневр разъяснился: вечером кролики выходили из карьера и шли пастись; Причард находил след одного из них; Портюго, сделав большой крюк, нападал на кролика; и, поскольку кролики и зайцы всегда возвращаются по своим следам, Причард, предательски затаившись, встречал его на обратном пути.

Действительно, по мере того как приближался лай Портюго, горчичные глаза Причарда постепенно разгорались и блестели словно топазы; потом, внезапно оттолкнувшись согнутыми лапами, как будто это были четыре пружины, он прыгнул, и вслед за тем мы услышали изумленный и отчаянный вопль.

— Дело сделано, — сказал Мишель.

Подойдя к Причарду, он взял у него из пасти отличного кролика и, прикончив его ударом по затылку, тут же отделил причитающуюся собакам часть добычи. Они по-братски разделили внутренности, вероятно, сожалея лишь об одном: о том, что вмешательство Мишеля (при моей поддержке) лишило их целого, чтобы оставить всего лишь часть.

Как и говорил Мишель, я мог бы, если бы пожелал, каждое утро есть на завтрак фрикасе из кролика.