Государства — не объединения родственников. Все люди в мире находятся между собой в слишком близком родстве, чтобы произвольные, непостоянные и проницаемые границы государств могли представлять хоть какое-то реальное биологическое основание для действия естественного отбора. И это еще отчетливее видно в конфликтах, разгорающихся на политической или религиозной почве. Протестанты, католики и мормоны или мусульмане сунниты и шииты не имеют между собой значимых генетических различий. Конфликты между этими группами имеют политическую, а не биологическую основу. Хотя люди из разных частей света значительно различаются по генетическому составу, эти естественные различия практически не имеют отношения к границам или верованиям, и наши рассуждения о расах слабо связаны с вариациями генов. Обычно мы относим людей к той или иной расе по таким видимым признакам, как цвет кожи, структура волос или некоторые анатомические особенности вроде формы верхнего века. Эти признаки закодированы в геноме, но они составляют ничтожно малую долю всех генетических различий между людьми, которые невидимы и никак не соответствуют делению на расы. Миллионы людей, которые идентифицируют себя как афроамериканцы, не могут быть объединены в одну группу по генетическим признакам каким-либо значимым или информационно полезным образом, даже если их кожа темнее, чем у американцев европейского происхождения. Большинство генетических различий наблюдаются внутри популяций, а не между ними, и хотя, казалось бы, легко назвать миллиард китайцев восточными азиатами, в биологическом плане это очень разнородная группа, даже если по разрезу глаз они больше похожи друг на друга, чем на остальных жителей Земли. С учетом всего сказанного мы не можем напрямую связать эволюцию и желание воевать, поскольку для этого требуется наличие некоей генетической сущности или чистоты, которых на самом деле не существует.

Уничтожение других существ ради передачи собственных генов — неотъемлемый элемент эволюции. Борьба, питание, воспроизводство, конкуренция и паразитизм — все это основные двигатели эволюционных изменений. Но хотя в природе мы наблюдаем применение орудий для демонстрации угрозы или для реального насилия, мы не видим стратегических, подготовленных, затяжных вооруженных конфликтов между группами животных, которые соответствовали бы определению понятия «война».

Впрочем, есть одно важное исключение — шимпанзе. В то время как бонобо с энтузиазмом поощряют сексуальные контакты в качестве меры предотвращения напряженности и конфликтов (мы поговорим об этом позже), их ближайшие родственники шимпанзе систематически прибегают к насилию. Мы знали это на протяжении десятилетий, однако понимание степени насилия в популяциях шимпанзе значительно углубилось как раз после завершения «лета любви». Таким образом контраст между двумя видами рода Pan отразился в лозунге контркультуры хиппи «Занимайтесь любовью, а не войной!»: бонобо занимаются любовью, шимпанзе воюют. На конфликты между шимпанзе первой обратила внимание Джейн Гудолл, работавшая в Национальном парке Гомбе-Стрим в Танзании. В начале 1970-х гг. в ранее едином коллективе шимпанзе наметилось разобщение между «севером» и «югом». Никто не знает, из-за чего это произошло, но начало разногласий совпало со смертью альфа-самца, которого Гудолл называла Лики и которого заменил Хемпфри. Некоторые шимпанзе последовали за Хемпфри, но южане, по-видимому, сочли его недостаточно сильным и предпочли подчиняться двум братьям, прозванным Хью и Чарли. В результате с обеих сторон начались стратегические вылазки на территорию противника с целью убить или поколотить самцов, и насилие перешло в непрекращающуюся войну.